Вопросы цены и стоимости

Однако разговор с Ташем оказался хоть долгим, зато бессодержательным. После бесконечных хождений вокруг да около и всяческих обиняков и намеков, Грие наконец позволил себе сорваться. Он знал, что это ошибка, что ситуация не та, когда все можно решить нахрапом и наскоком… Но у самого безграничного терпения и выдержки все же наступает предел! И мало тогда уже не покажется.

- Оставь Поля, не играй! Что тебе нужно от парня!!

Ксавьер даже потупился, удачно изобразив смущение и скрыв злой огонек в глазах.

- А ты сомневаешься в том, что мне может быть нужно? - с ленцой поинтересовался он. - Что может быть нужно от Поля, кроме самого Поля? И кто тебе сказал, что я играю?!

- Тем хуже! - уронил Ожье, меряя взглядом соперника. Последующее предупреждение вырвалось само собой. - Не тронь его. Он еще мальчишка, а навидался всякого… Посмеешь - убью!

Это была совсем не шутка, что поняли оба. И оба не выдали удивления вырвавшемуся признанию. Ксавьер вежливо улыбнулся в серые глаза, искрящиеся от гнева, едва удерживаемого в сколько-нибудь приличных рамках: в своем успехе на любовном фронте он был уверен, а после противнику останется только кусать локти от бессилия.

А Ожье впервые в жизни позавидовал дворянам, даже самые нищие из которых могут себе позволить открыто пускать друг другу кровь за просто так, за фасон воротничка, не говоря уж о более серьезных поводах. Он ушел ни с чем, с чувством надвигающейся непоправимой беды в сердце. Оно не обмануло: Равиль исчез в неизвестном направлении, не взяв с собой ничего, кроме носового платка.

Наверное, впервые в жизни мужчина до конца прочувствовал, что значит терять рассудок от беспокойства. Рыжик Поль вроде бы мелькал с утра на складах и в конторе - Ожье даже это обстоятельство выводило из себя пуще не бывает! Вчера в обморок упал, кровь пускали, а он опять на ногах, из-за своих страхов, - совершенно беспочвенных страхов - снова доводит себя до истощения, физического и нервного. К кровати его привязать что ли, если уж до сих пор не успокоился и не понял, что не вышвырнет его метр Грие ни в коем разе, и попрекать никогда ничем не станет…

Рыжик, дикий его лисеныш! Но и утро не предвещало тревог, ничего необычного в поведении помощника Поля не заметили, пока не появился поблизости Ксавьер… У Ожье челюсти сводило судорогой от одного имени.

Однако он все же сомневался, что даже после вчерашней очередной неудачной попытки объясниться, Равиль просто сбежит даже за-ради исключительно великого чувства. Скорее он бы поверил, что ко внезапному исчезновению юноши приложил руку скользкий красавчик Таш, и отправил людей следить за тем, но все было бесполезно.

У Равиля нет никого, к кому бы он мог еще пойти в этом городе, да и вообще в мире… Мысль о том, что с лисенком могло что-нибудь случиться - мало ли что, сволочь какая в подворотне ножом пырнула за лишнюю монету - сводила с ума. Грие поставил на уши всех, кого мог, даже Филиппа Кера дернул - и удивил последнего до нельзя. Последующие часы, пока его не нашел посыльный от Катарины с известием - впору было записывать в личный кошмар, единственный и хорошо бы неповторимый…

К этому времени, Ожье утратил уже всякое соображение, о контроле речь вести не приходилось тем более. И в отличие от всех остальных, ему - не нужно было объяснять смысл жуткого ожога, с которым так называемый «Поль» вернулся к исходу дня.

Видимо, было что-то такое в его лице, когда Грие ворвался в собственный дом, снося все на своем пути, что слуги просто рассосались по углам, а супруга содрогнулась и побелела, глядя на мужчину, которого она полагала, что знает уже.

Катарина сама не смогла бы сказать, что бросило ее навстречу:

- Опомнись! - молодая женщина повисла на шее мужа неодолимым грузом. - Не тронь… В жару он… Не тронь, не простишь ведь сам…

Ее стряхнули как кошку.

Ожье шагнул в комнату и резко сдернул простынь, прикрывавшую спину распростертого ничком юноши. Оценил увиденное… швырнул материю на пол:

- Ты сам так решил! - процедил мужчина в тронутые дымкой полуприкрытые глаза, - Иди на все четыре стороны! Хоть к кому… Не держу.

Только кинул на выходе жене:

- Спасибо, Като, удержала…

Катарина молча поджала руки.

Холодно. Тело горело в огне, но на душе царил мертвящий холод… Жарко, душно, - окна раскрыты настежь, а все равно невыносимо! Холодно…

О чем грезишь, о чем стонешь? Получил ровно то, на что нарывался. Ни больше, не меньше.

Иди куда хочешь… - слова плыли под веками огненными буквами.

Сейчас можно было не прятать слез. Можно было рыдать, биться, наворачивая на себя простыни, грызть зубами подушку, выть, заходясь плачем. Объяснений придумывать не надо - чему удивляться, когда такой ожог! Уже никто не скажет, что там было и было ли что - ниже поясницы кожи не осталось, выжжено сплошной полосой, вытравлено все чуть ли не до кости, до живого мяса. На стенку полезешь от боли… Но слезы не шли. Совсем. Равиль тихо лежал, опустив веки, так что его можно было принять за спящего.

Изредка заходил кто-то из слуг, чтобы сменить компресс или освежить нетронутое питье. И все…