Вопросы цены и стоимости

- Хорошо выглядишь для покойника! Действительно не узнать, как похорошел, - хохотнул Ожье и легонько поддел его за подбородок. - Лицо, может, и забыли, котенок, а твои глаза не забудешь! Песни - тем более! Сыграешь?

- Попозже, - охотно согласился смутившийся молодой человек, пока они все дальше отходили от света и толпы к прохладе палисадника.

Мужчина смотрел на него с задумчивой улыбкой, слова сорвались сами собой:

- Ты ведь весь светишься от счастья, маленький…

- Я счастлив, - просто ответил Айсен.

- Ну и слава Богу! - Ожье немедленно свел болезненный когда-то вопрос к шутке. - Давно пора было, а то я уж думал, и правда тебя похищать придется… Запросто бы не отпустил ни за что, глядишь, покусал бы тогда славный доктор себе локти!

Юноша рассмеялся снова, легко и свободно, и внезапно остановившись, окинул своего собеседника пытливым взглядом:

- А вы?

- Что?

Айсен серьезно и вдумчиво посмотрел на мужчину, тихо заметив:

- Что случилось с вами, вы не выглядите счастливым… Простите! - он тут же смущенно отступил.

- Что ты, котенок! - вполне естественно удивился и возмутился Ожье. - Мне на жизнь жаловаться грех! Сыновья недавно родились…

- Поздравляю, - синие глаза тронула тень: человек, сам испытавший сильную боль, легко узнает ее в других.

Но лезть в душу с расспросами, ковыряясь в ранах, не всем доставляет удовольствие, а неловкий момент вовремя прервали:

- Все хорошо, любимый?

Руки бережно легли на плечи юноши, окутывая теплом присутствия, близости, поддержки и заботы. Грие досталось ровное приветствие и лишь малая толика неприязни во взгляде, - Ожье хмыкнул про себя: злопамятный вы человек, господин лекарь Фейран! Ну да с вами нам детей не крестить, главное, что мальчик радуется. Синие глаза мягко светились, утонув в зеленовато-ореховых.

Не просто радуется! Какими словами удалось бы выразить очевидную и неразрывную связь между этими двумя? Передать едва уловимое бессознательное движение, которым Айсен подался к обнявшему его любимому - не ища защиты, не укрываясь от угрозы или неловкости, только лишь из желания быть еще ближе… Описать, как узкие красивые ладони хирурга лелеют безмятежно покоящиеся в них тонкие пальцы юноши, тихонько поглаживая их подушечками, хотя любовники сейчас даже не смотрят друг на друга, занятые каждый своим разговором. А песня? Как можно слушать ее и сохранить сердце целым?!

- …Лишь прошу ни днем, ни ночью -

Ты меня не покидай…

Не в голосе крылся секрет. Много на свете было, есть и будет более сильных и красивых голосов, но этот - был голосом души.

- То, что ты мое дыханье -

Никогда не забывай!

Айсен пел, и песня неудержимо тянулась к тому, кто был ее средоточием:

- …Не покидай! Мне без тебя нельзя.

К нему… Единственному и любимому! И опять: глаза у юноши закрыты, его возлюбленный тоже не смотрит. Он стоит в отдалении в полумраке, но видно как плотно сжаты губы мужчины… И видно, что для них сейчас никого здесь нет, только они двое, снова и снова безмолвно признаваясь друг другу - только ты!

- Все забыв и перепутав,

Ошибайся и страдай,

Но прошу ни на минуту

Ты меня не покидай…

Господи, как же ты можешь петь о таком, маленький!

А может быть, именно петь об этом и надо…

- Пусть рухнет небо и предаст любовь,

Не покидай, чтоб все вернулось вновь!!!

И можно было бы сказать, что сказки все, глупые сказки которые придумывают себе глупые люди и рвут затем ими душу. Что не бывает любви, тем более такой, абсолютной. Безграничной, в самом деле заменяющей собой дыхание и кровь в жилах… Но хватает одного взгляда на синеглазого музыканта и его неразговорчивого спокойного спутника, чтобы раз и навсегда понять, что это неправда, что любовь есть. Просто она прошла стороной, дав тебе на себя полюбоваться и ускользнув из небрежных рук.

***

Ксавьер Таш въехал в Тулузу на следующий день после свадьбы Алана Кера. Катарина как раз была у матери, обсуждая прошедший праздник, в том ключе, что по крайней мере одной из младших сестриц самое время тоже подыскать приличного мужа, пока отец еще в памяти, хоть и не встает. Старик Гримо вряд ли доживет до следующего Рождества, и без того протянул куда дольше, чем все ожидали. Онорине всего 15ть, и траур не станет помехой, а вот Клеманс уже перестарок почти. В голове ветер, и никого, кроме чахоточно-бледного Ноэля из отцовых приказчиков, покорно сносившего все ее выходки, на горизонте так и не появилось.

Беседа шла живо, но вполне мирно: поглядев, как дочка твердой ручкой ведет собственный дом, Мари Таш заключила, что из этого ее ребенка толк все-таки вышел. Катарина же, разбирая достоинства и недостатки пресловутого Ноэля, подумывала как бы поудобнее выспросить у матери, когда же ждут дорогого кузена.