Вопросы цены и стоимости

Равиль вспыхнул: музыкант не обязан его кормить изо дня в день, даже если никто другой этого не делает!

- Я не… - юноша собирался решительно возразить, но неловко повернулся, и едва удержался от стона.

- Не вздумай отказываться, а то силой накормлю! - с деланной шутливостью пригрозил Густо, напряженно глядя на уткнувшегося в подушку бледного юношу.

Не открывая глаз, Равиль вымученно улыбнулся в ответ и сдался, постаравшись устроиться как-нибудь боком, чтобы было не так больно, и не случилось выдать себя. По счастью, в комнате царил полумрак, потому что ставни оставались прикрыты.

- Спасибо, - почти шепотом поблагодарил он упорного музыканта, принимая из его рук ложку и миску с чем-то ароматным. Есть действительно хотелось, и юноша лишь понадеялся, что Ксавьер не заявится в ближайшие полчаса. - Но все же не стоило…

- Вот еще! - Августин упрямо свел брови, пристально наблюдая за «больным». - Знаешь, я обещал ни о чем не спрашивать… Но это не значит, что должен оставить тебя околевать тут в гордом одиночестве!

Равиль ажно поперхнулся супом от настолько прямого заявления, однако чем возразить на него не нашелся.

Густо просидел у него почти до самого вечера, порываясь помочь в чем нужно и не нужно, каждые 20 минут сбегать за доктором или хотя бы к аптекарю за чем-нибудь укрепляющим, и всячески развлекая. Так что, сколько бы усилий не приходилось прилагать юноше, чтобы прятать истинную причину его «болезни», сердиться на само воплощение непосредственности - было абсолютно невозможно!

А прогнать духу не хватало. Он знал, что просто опять трусит, боится остаться наедине со своими кошмарами, виной, грезами о недостижимом, боится ожидания неотвратимой кары за все свои грехи в лице персонального демона… Наверное, так радуется осужденный, видя, что палач немного ослабляет дыбу, что цепи не слишком трут, а казнь откладывается на часок - не избавление, но хоть поблажка…

- Сыграть тебе что-нибудь? - неожиданно предложил гость.

- Сыграй…

Равиль улыбнулся: минуты бежали неумолимо, и в каждое следующее мгновение на пороге мог появиться Ксавьер. Что тогда? Ведь он опять идет по тому же пути, что с Ожье, и знай Августин о нем правду - разве подошел бы еще хоть раз ближе, чем на полет стрелы?

Это было подло использовать чьи-то лучшие порывы, чтобы продержаться на плаву лишний миг! По крайней мере, когда он отсасывал продавшему его потом агенту, - оба не заблуждались в сути происходящего…

Для таких, как он - всегда другие правила, хорошо хоть с Хедвой удержался! Но… просто представить, вообразить, унестись душой, а не избитым телом в недостижимую сказку - как тут устоять! Ведь бывает же она и наяву, стоит на Айсена посмотреть…

Шлюха! Дрянь, тварь продажная! - Ксавьера не было, Равиль надавал пощечин себе сам, пусть и мысленно. - Правильно Ожье зверьком называл: кто поманит, погладит - к тому и ластится… Дешевка, за кормежку и ласковое слово на все готов!

Его уже колотило всем телом, когда обрадованный Густо вернулся с гитарой.

- Ты что?! Плохо, да?! - Августин кинулся к юноше, свернувшемуся в уголке постели в обнимку с подушкой, от которой так и не оторвался за весь день.

Равиль просто помотал головой, не в состоянии выдавить из себя ни слова, даже если б от этого зависела его жизнь, но опять растянул губы в улыбке. Повисшая тишина была томительной и тяжелой…

- Знаешь, - молодой человек сел на сундучок у окна, где было светлее. Начинать с соло выступлением он не торопился, - я такую улыбку, как у тебя, в первый раз вижу!

- Какую, - прошелестел вопрос.

Неужели разглядел метки, несмотря на то, что Равиль удачно отговаривался, что от света болят глаза?…

Густо хотел было ответить, но запнулся, не сумев подобрать достойных слов:

- Светлую, но… горькую, что ли! - он попытался все-таки объяснить. - Как печаль по младенцу: вроде не мучился, ангелом невинным ушел, а все же своей жизни не прожил… Будто у вышнего ангела, скорбящего по неведомому и незримому, что мы понять не в силах! Нездешнему… Сказал бы - потустороннему… Но она не ужасом веет, а скорбью, - такой, что слезы из глаз! Ты… Нет, я не спрашиваю!!!

Августин оборвал себя на самой пронзительной ноте, а Равиль так и не перестал улыбаться: вот оно что… певец-музыкант ищет новых острых душещипательных впечатлений, как натура творческая и ищущая в принципе. Нашел, вот…

Он думал, что мелодия окажется если не хулиганской, то удалой, веселой и разбитной, - под стать тем чертам характера, что выставляет напоказ сам Густо… Нет. Она была, как капель в ненастный день. Как последнее прости… как пелена тумана. Равиль не заметил, как один сонет превратился совсем в другой:

- «…Чрезмерно узкое его лицо

Подобно шпаге…

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови…

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза…»

Аккорд замер на полуноте. Августин вскочил, сбивчиво попрощавшись, притихший Равиль недоуменно смотрел ему вслед.

***