Вопросы

– Димочка, любимый мой! Не прогоняй меня! Я же всегда… все для тебя… и теперь – что хочешь, Дима. Золотой мой, ненаглядный…

Дим только поежился.

– Пошла отсюда!

Она встала и пошла, одной рукой отряхивая колени, а другой – вытирая лицо от слез. И тогда Дим подумал, что у него не жестокое сердце, а просто маленькое – всего для одной женщины и для одного чувства.

– Чего ты так? – Дави встретил его у авто.

– О чем ты?

– Юлька-официантка.

– Жалко? Себе забери. Или ребятам.

Дави – шаг назад.

– Куда едешь?

– В город хочу.

И задумался, оглянулся на Дави.

– Сядь за руль.

Город – тот же, что и был при Риге. А словно не хватает чего-то, словно больше стало опасности и меньше уюта и покоя. Словно все углы заострились, улицы сузились и городской тяжелый воздух стал царапать машину.

– В Краснодаре хорошо, Дави?

– Плохо.

– А где хорошо?

– Не знаю. В раю, может.

– Там нам точно не бывать.

Дави усмехается. Он не действует на нервы – это самая лучшая черта в его характере. Широкоплечий, мускулистый Дави умеет быть незаметным. Дим косится на пыльные улицы города и поднимает стекло автомобиля.

– Куда теперь, Босс?

– В «Фортуну».

– Соскучился уже?

И Дим тоже усмехается.

– Так выходит.

2. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЬЮТ ВМЕСТЕ ЧАЙ?

         Таня, в отличие от Дима, уже не бежит от прошлого. Поняла, что многие вещи, которые вошли в ее жизнь с болью, и будут уходить с болью – долго и мучительно, а вырывать их с корнем – самой себе дороже.

         Она часто приходит в особняк Выготцева и пьет с Илоной чай. Когда-то хотела забыть не только Выготцева, но и Илону, и ее детей, и ее дом. А сейчас Илона – ее самая близкая подруга, а ее дети – и Танины тоже. Тень Выготцева уже не заслоняет ей окна. Илона тоже изменилась, стала серьезнее. Почувствовала свою ответственность за детей, за наследство мужа и за свою собственную жизнь. Или просто грустнее стала.

– Я часто его вспоминаю… часто. С ним – как за каменной стеной я была. Несмотря на всю мою ненависть к нему…

Таня кивает. Действительно, была в Выготцеве та прочность, которая распространялась и на окружающих, оберегая их от малейшего дуновения ветра. Поэтому и душно было Тане в его особняке.

– А ты… как теперь?

– Хорошо, – кивает Таня. – Очень хорошо. Я Дима очень люблю, какой он ни есть. И всегда его любила, а когда не любила, чувствовала, что встречу его и буду любить.

Илона пожимает плечами. Смотрит в чашку, потом – за окно, на заснеженный, по-вечернему синеющий город.

– Это вот, как ты – Виталика, – добавляет Таня.

– Какого Виталика?

– Ну, в деревне который. Где ты родилась…

– А-а, Виталика… Так это же детская любовь была, несознательная. А ты разве знала Дима в детстве?

Илона хмурится, словно для себя лично не находит никаких оснований любви Тани к Диму.  

– Не знала, но мне кажется, что я знала его всегда. Я могу точно сказать, как он отреагирует на любой пустяк, могу предвидеть каждое его слово, каждый жест.

– Это скучно. Он предсказуем.

– Нет, это не скучно. Я знаю, что он не предаст меня, не бросит. Его предсказуемость – мое спасение.

– Почему тогда не женитесь? Почему не родишь ему ребенка? – продолжает недоумевать Илона.

Таня оставляет чашку, уходит к окну и словно натыкается на морозную синеву. Замирает и какое-то время молча смотрит на город.

– Потому что это сложно, – отвечает нехотя. – Понимаешь, я словно спала, видела страшные сны, кошмары, а проснулась – чудом – рядом с любимым человеком. Но у нас нет настоящей жизни – наяву.

– Это как?

– Мы живем не как все. У нас очень много денег, а мы ютимся на постоялом дворе – в «Фортуне», вместе с гостями, словно приехали на несколько дней, а потом – никого из нас здесь уже не будет... Или не будет вообще.

– Но вы же можете жить в городе?

– В городе – опаснее. Но дело даже не в этом. Мы можем жить в городе, я могу родить Диму ребенка, но это ничего не изменит. Его жизнь подчинена сети. Его жизнь – это сеть. Его знают не только в городе, и даже – не только в стране. Я не хочу, чтобы мои дети в школе на вопрос о родителях отвечали: папа – наркоторговец, мама – домохозяйка.

– По крайней мере, это обеспечит им хорошие оценки, – хихикает Илона. – Ты, Танюха, не бери в голову. Это же не навсегда.

– Не знаю. Знаю только, что очень сложно так жить – на постоялом дворе. У Дима много денег – и нет ничего личного, ничего своего. И деньгами он не пользуется, вот, шубы мне только покупает, безделушки всякие. А куда мне в них ходить – в наш театр?

Илона подходит и обнимает ее за плечи. 

– Ну, брось. Да, театр у нас паршивый. Но можно пойти в ночной клуб…

– Они все принадлежат Диму…

И вдруг глаза Илоны по-кошачьи вспыхивают.

– А о Риге не думаешь?

– Не было ни одного дня со времени его отъезда, чтобы я не думала о нем, – признается Таня. – Боюсь за него. В чем-то он совсем наивный ребенок, хоть и воин.

– Не пророчь! Рига держит в кулаке всю столицу.

– А столица держит его.

Некоторое время они молчат и не смотрят друг на друга, только – на синий вечер за окнами особняка. А потом Илона говорит с улыбкой: