Вор

Молчание брата пробудило затихавшие было в ней подозренья. Еще больше шубы не нравились ей, вызывающие Митькины бачки на щеках. Первые впечатления были так тягостны, что Таню порадовала даже сохранившаяся у брата способность к смущению. Их сближение подвигалось трудно и медленно.

IX

Она сама потребовала у Митьки продолжения беседы, и брат согласился не сразу: не было уверенности, отнесется ли сестра достаточно снисходительно к его житейским промахам. Поджидая ее в пивной и глядя на себя со стороны, он сжался при мысли, насколько огрубел в своем новом звании, назначая Таньке, сестренке, да еще после такой разлуки, местом второй встречи пивную на далекой Благуше. Таня не рискнула добираться сюда в одиночку, по улице прохаживался тот самый высокий, статный, молодой, с бесцветным волевым взором и, как с необъяснимой жалостью к сестре сообразил Митька, всего лишь партнер по номеру или цирковой товарищ. Танина провожатого Митька приглашал не очень настойчиво, и тот покинул их на ближайшем перекрестке, впрочем после Митькина обещания невредимой доставить ее домой.

Они пошли вдоль глухой окраинной улицы, прямо по мостовой, сплетя пальцы, стремясь как-нибудь восстановить утраченные связи. Погода не благоприятствовала ночной прогулке: над самыми крышами зима перетаскивала на новоселье свою мокрую рухлядь, дул круговой какой-то ветер, давешний снегопад сменялся изморосью. Разгоряченные дорогими воспоминаниями, брат и сестра сперва не замечали непогоды.

— Тебе не холодно в твоей одежке? — спохватившись, спросил Митька.

— Я закаленная… Но куда же ты меня ведешь?

— Из-за ремонта ко мне нельзя сейчас… Погоди, я покажу тебе одного хорошего человека, — забормотал Митька, увлекая сестру вниз по улице. — Не спросил в прошлый раз, как там, дома-то, все живы?.. что, что ты говоришь?

— Ты все забыл, Митя! Откуда мне знать, ведь я же раньше тебя ушла из семьи… вспомнил теперь?

— Я переписку имел в виду.

— Нет, я не писала туда ни разу, — резко созналась она и выпустила разжавшуюся Митькину руку. — Не писала, да и незачем! Все отболело, прошло, мне больше не нужно.

Самонадеянный холодок ее признанья ненадолго остудил в Митьке радость общения с лучшим другом детства. Танину усталость и боль он принял за непростительное равнодушие к родному гнезду. В противоположность сестре и несмотря на внешнее сходство их начальных судеб, Митьке дорог был теперь отчий дом. И чем глубже падал он, тем священней мнилось сердцу это как бы закатным багрецом залитое место, куда в последний, уже нестерпимо черный день, кинув все, можно войти без предупреждения и молча рухнуть кому-то в колени и отдохнуть. Тихая, нетленная точка на земле, откуда впервые увидел мир с его добрым и старым солнцем!

— А про галчонка помнишь? Как ты ему подбитую лапу лечила?

— Совсем выпало из памяти… Когда же это?

— Ну, мы за малиной на Большие Поруби отправились и в канаве его нашли, затаился… — Он осекся, в замешательстве потирая лоб. — Прости, это не с тобой было. Это Маша его вылечила, а не ты…

Так старался он оживить в памяти угасавшие подробности детства со смутной надеждой, что самое обращенье к ним поможет ему начать себя заново.

…Беседа их происходила уже возле самой пчховской мастерской, — единственно безопасное место от пристальных, нежелательных глаз.

…Старый слесарь собирался ложиться, когда к нему постучали. Митьку он не вдруг признал в потемках сеней — лишь когда тот стал знакомить его с сестрой. У Тани немножко посветлело на душе при мысли, что хоть кому-то на свете посещение брата может доставить такую радость. Держа Митьку за плечо, благушинский мастер тряс его и вглядывался из-под тяжких бровей, одаривая отеческой лаской.

— Ничего, хожу пока, Пчхов, не сбылись еще твои пророчества. Кто у тебя там? — Он встревоженно кивнул на соседнюю каморку за китайчатой занавеской, откуда послышалась мужская, сквозь сон, бормотня.

— Племянничка из деревни бог послал, — неохотпо пояснил Пчхов. — Нагулялся, спит.

Так они искали друг в друге перемен, находили и великодушно замалчивали их. Пчховский взгляд упрекал, что последние два месяца Митька как бы избегал Пчхова.

Митина улыбка означала: «Не сердись, старый, — твой я, твой накрепко!» Прежде чем уйти за занавеску, под бок к храпевшему племяннику, Пчхов указал гостю на неостывший чайник, на шкафчик с посудой и запасом насущной еды. Угадав Митькину потребность остаться наедине с сестрой, он не навязывался третьим в разговор, и скоро его не стало, — только побурчал спросонья потревоженный племянник.