Вор черной масти

Под его бесконечный бубнёж я начал работать иглой как умел. Получалось плохо, но я кое-как успел уложиться в предоставленный норматив. Номера оказались пришиты прочно, но косо. Но я уже успел заметить, что за их равнением никто не следил. Главное — крепко нашиты.

Я вернулся в палатку.

Вооружившись еловым веником, я начал мести заплеванный пол. Это продолжалось недолго. Я услышал за своей спиной голос:

— Эй, Абрам!

Звали точно меня. Не по имени, а по нации. Абрамами вообще часто называли евреев, попавших в лагеря. В чехарде пересылок многим людям, отупевшим от этапов и разных лагерей, часто было все равно как твое настоящее имя. Я обернулся. Ко мне подходил один из зэка. Я сразу определил, что он из уголовников-блатных и не ошибся.

— Как откликаешься?

Воровского имени у меня не было, поэтому я предпочел назвать свое имя не задираясь:

— Михаилом назвали.

— Понятненько, — процедил сквозь зубы зэка с нашитым на бушлат крохотным номерком и придирчиво осмотрел меня: — Статья пять-восемь?

— Она самая.

— Значит, контрик. А дальше? Литерок какой?

— Болтушка.

— О, как! — восхитился блатной. — И чего ты наболтать успел?

— Мусора белогвардейцем назвал, — хмуро отозвался я, — белоказаком. Он и взбесился!

— Серьезное дело! — ухмыльнулся мой собеседник. — Ты, парень, на мусоров, значит, кидаешься! Уважаю!

И он довольный своей шуткой заржал. Он выглядел совсем ухоженным и даже форсисто. В новенькой телогрейке, без жирных пятен и грязи. Лицо гладко выбрито. Со свежим благоуханием одеколона. И откуда он его в лагере берет?

— Откуда ты? — продолжал он расспрашивать меня.

— Из Бобруйска, — ответил я, надеясь, что тут нет моих "земляков".

— Значит, под немцами был, — сделал вывод зэка. — А Фрицев как называл?

— А никак! — врал я. — В подполе у одной старухи всю оккупацию просидел.

— Молодец, — похвалил блатной. — Заранее к кондею[22] готовился?

— Так получилось.

— Ну а взяли тебя где?

— В Чите.

— А там что делал?

— Ехал к родственникам, а тут меня в дороге повязали.

Не рассказывать же мне свои настоящие приключения. Эту версию я придумал заранее. Не каждого человека можно проверить на оккупированной немцами территории. Многие паспортные архивы вывезены немцами, другие сгорели, население некоторых сел полностью истреблено. Попробуй теперь докажи, что я там не жил до войны.

— Ты где-то засыпался, контрик, если мусора тебя просекли, — выдал блатной. — Надо было раньше когти рвать[23], а не варежкой щелкать!

Я только пожал плечами, словно говоря: "Что было, то прошло. Назад уже не вернуть". Блатной потеряв ко мне всякий интерес, вернулся в свое крыло палатки.

Как-то получилось, что в этом специальном лагере было очень мало блатных. Не более тридцати человек. И вели они себя тихо. Наверное, это произошло вследствие того, что контингент сюда прибывал после определенного отбора. Основная масса зэка были политические, как и я. В числе обычных политиков было несколько пленных немцев. Несколько японских солдат, попавших в плен после разгрома Квантунской армии. Два десятка прибалтов, которые всегда молчали, потому, что почти не понимали по-русски. Два ингуша, которые были сосланы в Сибирь на поселение, но осмелились нарушить постановление Верховного Совета СССР. Оба получили по двадцать лет за побег, но не верили в то, что им придется сидеть такой срок, наивно считая, что их обманывают. И еще было много солдат РОА, власовцев, которые попали сюда, по-моему, вполне заслужено. Встречались и бендеровцы, или как они себя называли сами "лесные братья". Эти старались поначалу держаться отдельно, но лагерь смешал всех заключенных в единую безликую массу.

Я встретил в лагере двух евреев — Моисея и Нисона, которые хотя и были рады мне, но как-то с легкой горечью восприняли встречу со мной. Когда я спросил, почему они так печальны, услышал ответ Моисея:

— Гитлер через печи Дахау и Аушвица отправил к праотцам столько евреев, что все наши предки не смогли сдержать слез. И снова повторяется та же история, только теперь за дело взялся Сталин. Встретив здесь тебя, мы скорбим, потому что наш народ еще потеряет не двух, а трех своих сыновей.

— Но мы живы! — возразил я.

— Какое там живы, — ответил Моисей. — Это все временно. Мы уже мертвы. Никто из нас не вернется домой.

— Почему? — я сбавил голос до шепота.

— Где ты раньше видел, что бы добыча свинца проходила в таких условиях, Михаил? — спросил Моисей. — Я был до ареста преподавателем в Московском институте цветных металлов и золота. И кое в чем понимаю… Свинцовая порода, она совсем другая. Тут в шахтах нет даже признаков свинца, хотя нас все пытаются убедить в этом. Нет, мы тут добываем не свинец, а кое-что пострашнее.

— И что? — спросил я внутренне напрягаясь.

Нисон горестно покачал головой, жалея меня, хотя он сам больше заслуживал жалости своим здоровьем. Было слишком заметно, что еще немного и Нисон сломается, не выдержит этой каторги.

— Радиоактивные элементы, Михаил, это очевидно.

Моисей сделал паузу: