Я, прочитав биографию "своего тернистого жизненного бандитского пути" продолжал некоторое время тупо смотреть на бумаги. В моем представлении возник образ матерого небритого уголовника, с наклеенным на щеке крест на крест пластырем, сверкающего массой наколок и с папиросой в уголку рта. Меня передернуло. Наконец, я вернул их майору Волосникову, спросил:
— И это все сделал я?
— Именно так, — без всякой улыбки сухо произнес Волосников.
— Но тут же черном по белому написано, что Рабер погиб? — заметил я.
— Нет, — Волосников изучал мою реакцию. — Не погиб. Он был тяжело контужен, но выжил. И находится перед мной…
— Но это действительно не я, — я не выдержав, попытался возражать. — Это какая-то ошибка!
— Не уверен, что это ошибка, — майор Волосников сложил на столе пальцы в замок. — Вы страдаете тяжелой формой амнезии и поэтому ничего не помните. Моя задача — помочь вам вспомнить свое прошлое.
— Но я не преступник! — не выдержал я. — А этот человек, судя по характеристике, матерый зэка.
— Так и есть, — подтвердил майор Волосников. — Вы обязательно должны вспомнить, чем занимался этот матерый зэка. Ведь вы и он — одно и то же лицо, Рабер!
— Не знаю, — я был совершенно ошарашен свалившейся на меня информацией.
— Впрочем, — заметил Волосников, — если у вас нет желания вспоминать свое прошлое, то я ничем больше не могу вам помочь. Вы вернетесь в лагерь досиживать свой срок. Третьего пути у вас просто нет. Кстати, вам известно, какую руду начинают добывать в Борлаге?
— Известно. Полоний, — брякнул я.
Волосников взглянул на меня с нескрываемым уважением. Это была важнейшая государственная тайна СССР, стратегического характера, которая не подлежала разглашению.
— Верно, радиоактивный полоний для создания атомной бомбы, — тихо сказал Волосников. — Зека, попавшие в этот лагерь никогда не выйдут оттуда. Если бы вы побыли еще полгода в Борлаге, то были бы мертвы. Вы это понимаете?
— Конечно, — вздохнул я. Волосников был, бесспорно, прав. Мне навесили срок на малую катушку, отправили в лагерь, где происходит добыча элементов уранового ряда. По-любому, я никогда бы не вышел на свободу живым…
— Вышестоящее командование настаивает, товарищ Рабер, что бы вы вспомнили, что с вами произошло, и обязательно продолжили свою работу. Что вы думаете об этом предложении?
— Мою работу? — я еще не понимал о чем речь.
— Службу, товарищ Рабер.
"Товарищ", — подумал я. — "Неплохое начало".
Что я тогда над этим думал? Как будто у меня был богатый выбор! Вернуться в урановые рудники или играть роль уголовника Рабера? Лучше сотрудничать с МГБ. Я уверен, что любой человек на моем месте согласится на второе и не примет первого. Никто же не хочет медленно гнить заживо в шахте, махая кайлом и умереть от тяжелой формы рака от радиации! А жить хочет каждая скотина.
— Я могу немного подумать? — на всякий случай спросил я.
— Времени нет! Решать нужно немедленно, — жестко произнес Волосников.
— Да! — произнес я.
— Вы принимаете положительное решение под давлением или добровольно?
— По пути наименьшего зла, — туманно ответил я.
— Значит, мы поняли друг друга! Рад, что вы приняли правильное решение, — обрадовался Волосников. — Вы обязаны подписать эти бумаги, товарищ Рабер.
Я подписал уйму бумаг о неразглашении, затем еще несколько документов. Все это было не в одном экземпляре, а в трех-четырех. Везде я, пробежав глазами текст, вписывал свою фамилию и дату, затем расписывался.
И с этими формальностями было покончено, он протянул мне удостоверение:
— Ознакомьтесь!
Я принял удостоверение, раскрыл его и… застыл: это было удостоверение, выписанное на имя подполковника МГБ Рабера Михаила Аркадьевича.
— Это что, тоже я? — мое удивление росло как на дрожжах.
— Это тоже вы! — Волосников не удержался и торжественно провозгласил: — С возвращением на службу, товарищ подполковник Государственной Безопасности!
Новости падали на меня одна за другой, а услышав последнюю и лично убедившись, что майор Волосников не шутит, перестал вообще чему-либо удивляться. В лагере я уже видел, что зэка, желающие получить легкую работу готовы были назваться кем угодно. Выкрикивает разводящий: горные инженеры есть? И сразу десяток на его слова откликается, у девяти из которых нет даже полной десятилетки. Я хорошо усвоил уроки лагеря. Назвали меня подполковником Рабером — ладно, побуду подполковником. Зачем отказываться? Надо мной не капает и ладно.
Но видимо майор Волосников был другого мнения на этот счет. Он сразу предупредил меня: