Вор и проклятые души

Проклятие! Если отец Томас умер, а именно на мертвеца он и походил, мне прямо сейчас придется делать выбор. Подыхать здесь вместе со всеми или спасать собственную шкуру! Убегать, прикрываясь высокопарными словами о спасении Алисы и Лилит, либо драться с мертвыми эльфами до последнего.

Я выругался и вспомнил вслух, что произнес совсем недавно внизу:

— Своих не бросаем.

Бран поймал мой взгляд.

— Не бросаем, — подтвердил он.

Предвестник понял, что терзает меня. Я не мог оставить вампира и Войну, с которым дрался бок о бок, не говоря уже о Томасе Велдоне. Слишком многие погибли ради меня или моего желания отомстить. Конечно, Брана и Ирму обычными людьми не назовешь. Да люди ли они вообще? Не знаю, но Николас Гард тоже не вполне человек. Я покосился на левую руку, на которой под перчаткой была змеиная чешуя.

Хватит с меня долгов, которые никогда не верну! Я не оставлю Ирму, Брана и Велдона! Кем бы ни был каждый из них и чего бы это ни стоило!

— Задержи их.

— Будь спокоен. — Бран кивнул. — Никогда не любил эльфов.

Мертвяки уже близко. Слышно, как они поднимаются наверх.

— Возьми. — Я протянул Войне бракемарт. Прямая сабля гораздо лучше подходит для рубки неупокоенных.

— Так-то! — Война перекинул в правую руку мою прямую саблю, а шпагу переложил в левую.

Без сабли я сразу почувствовал себя плохо. К черту! Заковылял к Велдону, морщась от боли и проклиная стрелы, что торчали в ноге и плече. Без них раны давно затянулись бы.

— Быстрей, Гард… — пробормотал я, не отрывая взгляда от монаха.

Он жив. Я был уверен в этом, но казалось, что стоит перестать на него смотреть, и инквизитор испустит дух. Рано ему умирать! Я шел к Велдону, не замечая ничего, и едва не споткнулся об Ирму, которая лежала в центре верхней площадки башни. Сильно обожженная, в обгоревшей одежде, похожей сейчас на тряпки.

Добрый человек должен радоваться, что вампиру крепко досталось, да всадить тому в сердце осиновой кол. Я же видел в Ирме женщину с особыми талантами, пусть необычными, и товарища по злоключениям в Запустении.

Проклятый пепел! Хватит предаваться размышлениям! Времени совсем мало! Рано или поздно, но мертвые эльфы навалятся так, что их напор невозможно будет остановить. Не обращая внимания на боль, я кинулся к инквизитору:

— Велдон!

Я перевернул его на спину. На меня уставился безумец Неакр. Вот уж в ком лютая ненависть ко всему живому! Ругнувшись, я натянул капюшон на обезображенную половину лица Томаса Велдона.

Монах в самом деле живой! Дышит! На опущенном левом веке дрожат ресницы! Никаких ран нет, но что тогда с ним стряслось?

— Велдон!

Схватив церковника за рясу змеиной рукой, я приподнял его и принялся трясти, однако вернуть в чувство не получалось.

— Кровь и песок!

Первые мертвецы показались перед Браном. Их пока мало, и предвестник без труда справился с неупокоенными, снеся бракемартом высунувшиеся головы. Война легко разделался с хозяевами замка, только мы знали, что долго так продолжаться не будет.

— Что там? — крикнул мне предвестник. — Живой?

— Живой!

— Спасибо, что живой! — Война рассмеялся.

Странный он, и шутка тоже странная.

— Не тяните! — Бран занялся новыми мертвяками. — Ползут, уроды ушастые!

Я затряс монаха со страшной силой, будто душу из него собрался вытрясти, и это наконец помогло. Монах поднял левое веко и вцепился в покрытую змеиной чешуей руку.

— Гард!.. — прохрипел он.

В левом глазу церковника горел огонь. Он со злостью смотрел на меня и не пытался скрыть своего недоброго отношения. Я отпустил его.

— Чего ты хочешь от меня? Почему не даешь умереть?

— Хочу, чтобы ты спас свою дочь Лилит! — прорычал я, тоже разозлившись и скалясь, только уже не от злости, от боли. Зазубренные наконечники эльфийских стрел с каждым новым ударом сердца причиняли все больше страданий, и моя мука становилась невыносимой.

Поднявшись, я отодвинулся, чтобы монах узрел лежащую Ирменгрет и Брана, который удерживал подъем на башню. Томас Велдон увидел их, он все правильно понял, однако молчал, схватившись рукой за высвобожденное из-под одежд нательное Распятие.

Монах сильно дернул за него и сорвал с шеи.

— Видишь его?.. — прошептал он, сжимая в руке Распятие.

Я молчал.

— Зачем мне носить крест, коль погружаюсь в геенну все глубже? Если сам сотворяю новый страшный грех? — Инквизитор смотрел на меня снизу вверх, продолжая сидеть. — Зачем? — повторил Велдон.

Что ему ответить?

— Чтобы не забыть про надежду на Спасение и Прощение. — Я был искренен.

Моя душа проклята, и она чернее самой темной ночи, но ведь всякий может надеяться на… Стараюсь и в мыслях не вспоминать, на что может надеяться любой из смертных и даже я.

Огонь, горевший в глазах Томаса Велдона, погас.

— Ты прав, — произнес он.

Монах бережно вернул под одежды Распятие на оборванной бечевке и, поднявшись, направился к Ирме.

— Помогу ей, — обронил церковник, ступая к вампиру.

— Надеюсь на тебя, святой отец. — Я заковылял за монахом. — Больше не на кого.

Не взывать же к сатане! Молиться о вампире тоже нельзя: Ирма давно отринула свет Бога Отца и Бога Сына.