Вор (ЛП)

Евгенидис и большой пожар

После рождения Евгенидиса у дровосека с женой появились новые дети. Старшего из них звали Леонидисом. Он завидовал Евгенидису, потому что тот был старше и обладал дарами богов. Если бы Гея не отдала дровосеку своего ребенка, Леонидис был бы старшим среди детей своего отца, и он никогда не забывал об этом.

За ужином Евгенидес сидел по правую руку отца, а когда в дом приходили гости, именно он подносил им первую чашу вина.

Когда Уран разрушил дом дровосека, Леонидис был уверен, что в несчастье обвинят Евгенидеса. Ведь именно он оказался причиной гнева Урана. Леопидес хотел, чтобы отец с матерью оставили Евгенидеса в лесу, но они не сделали этого. А когда Евгенидес украл молнии Урана и обрел бессмертие, зависть Леонидиса превратилась в ненависть.

Евгенидис знал о чувствах брата, и чтобы не злить его лишний раз, много путешествовал по всему миру. Тогда Леонидис садился по правую руку своего отца и предлагал вино гостям, но он все еще оставался недоволен. Поэтому когда бог Уран явился к нему в облике возницы, Леонидис готов был послушаться его.

Уран посадил Леонидиса на свою колесницу и перенес через Срединное море к дому, где жил Евгенидес. Леонидис поднялся на порог и постучал в дверь со словами:

— Вот незнакомец, который просит тебя разделить с ним чашу вина.

Евгенидес подошел к двери, увидел Леонидиса и сказал:

— Брат, ты для меня не чужой. Почему ты просишь дать тебе несколько глотков, как незнакомый странник, когда можешь владеть всем, что принадлежит мне, как мой родственник?

— Евгенидис, — сказал Леонидис, — раньше я испытывал к тебе дурные чувства, но теперь все они ушли. Я стал другим человеком, и потому прошу тебя разделить со мной трапезу и принять в своем доме, чтобы ты сам смог решить, готов ли любить меня и считать своим братом.

Евгенидес поверил ему, угостил вином и назвал своим гостем. Но Леопидес не был хорошим гостем и любящим братом. Он стал задавать Евгенидису множество вопросов о том, как он живет и сколько у него дорогих вещей. Есть ли у него серебряное зеркало? Янтарное ожерелье? Золотые браслеты? Железные котлы? И каждый раз Евгенидис отвечал, что нет, а Леонидис говорил:

— Я удивлен. Ведь ты сын богини Геи.

И Евгенидис сказал:

— Гея награждает меня своими дарами наравне с другими людьми. Вряд ли я могу попросить ее обеспечить всех людей железными котлами, чтобы и самому получить один.

— Ах, — сказал Леонидис, притворяясь огорченным, — Неужели ты не смог бы украсть? Ведь ты же украл молнии Урана, не так ли? Но нет, — сказал он, закидывая крючок, — Ты не сможешь еще раз совершить что-либо подобное.

— Могу, — ответил Евгенидес, как мышь, почуявшая запах сыра в мышеловке, — Если захочу.

— Вот как? — Удивился Леонидис.

И каждый день Леонидис закидывал новые крючки, цепляя Евгенидиса и умоляя его совершить новый замечательный подвиг.

— Я мог бы рассказать о тебе родителям, — объяснял он. — У них так долго не было от тебя вестей.

Еще некоторое время Евгенидис уклонялся от просьб Леонидиса, но тот растравлял самолюбие брата, раз за разом повторяя, как он ловко обманул бога Урана, и как умно было бы обмануть богов снова. Например, украсть молнии у Гефестии, просто шутки ради, а потом вернуть их обратно. Он знал, что Гефестия любит своего сводного брата, полубога-получеловека, и не будет сердиться на его хитрость.

Через некоторое время Евгенидес согласился. Он верил, что Гефестия простит его, и хотел произвести впечатление на Леонидиса, которого считал другом и любящим братом.

Вот почему однажды он забрался на дерево, росшее в долине под горой Гефестии, и стал ждать, когда богиня-сестра пройдет под ним, направляясь в храм в Саммите. Когда она проходила мимо, Евгенидес свесился с ветки и вытащил молнии из колчана так тихо, что она не заметила их исчезновения.

Он отнес их к себе домой и показал Леонидису, который притворился очень удивленным.

— Не мог бы ты бросить одну? — попросил он. — Если бы я прикоснулся к ней, то погиб бы на месте, но ты ведь наполовину бог.

— Это опасно, — сказал Евгенидис.

— Попробуй, — сказал Леонидис. — Самую маленькую.

Он ныл и уговаривал Евгенидиса, пока тот не согласился попробовать. Он выбрал одну из маленьких молний и бросил ее в дерево, где она взорвалась и вспыхнула высоким пламенем.

Когда огонь распространился по долине, Уран пошел к дочери и спросил:

— Где молнии, которые я тебе одолжил?

— Здесь, в моем колчане, отец, — сказала Гефестия, но молний в колчане не оказалось.

Гефестия предположила, что обронила их в долине, и тогда Уран предложил пойти и поискать их, и даже сказал, что пойдет вместе с ней.

— Раз ты была так небрежна, — заявил он, — я не уверен, что захочу вернуть их тебе, когда найду.

Гефестия из своей долины не могла видеть огонь, и пламя продолжало распространяться по округе. Дом Евгенидиса и оливковые деревья вокруг уже горели, и небо заволокло дымом. Огонь разгорался все сильнее, и Леонидис испугался.

— Ты бессмертен, — сказал он своему брату, — А я могу умереть.

Евгенидис взял его за руку, и они побежали от пожара. Огонь окружил их. Леонидис закричал, призывая бога неба спасти их, но ответа не последовало. Евгенидис любил своего брата, как бы мало он этого ни заслуживал, и попытался перенести его через пламя, но Леонидис сгорел в его руках, в то время, как Гефестия с Ураном бродили среди елей.

В те времена Хамиатес был царем одной их небольших горных долин. Он выглянул из своего Мегарона и увидел, что леса внизу горят, он также увидел Евгенидеса с братом и понял, что они попали в беду. Он вышел из своего Мегарона и переплыл реку, чтобы найти великую богиню в ее храме, но храм был пуст. Он вернулся к реке и встретил наяду, дочь Урана.

— Земля горит, — сказал он наяде.

— Я не сгорю, — ответила она. — Вода не горит.

— Но даже вода может пострадать от большого пожара, — сказал Хамиатес, вспомнив о ссоре Урана с Геей.

— Где горит?

— На нижних равнинах.

— Выше или ниже моего течения?

— Ниже.

— Тогда мне не о чем беспокоиться, — сказала наяда.

— Но Евгенидес может пострадать.

— Евгенидис враг моего отца.

Хамиатес понял, что не добьется от нее помощи, и потому некоторое время молча наблюдал за тем, что происходило внизу. Он видел, как горит долина, как погиб Леонидис, а Евгенидис был обожжен, но не умер.

— Смотри-ка, — сказал он наяде. — Евгенидис держит в руках молнии твоего отца.

— Они больше не принадлежат моему отцу, — угрюмо ответила наяда. — Пусть Гефестия сама идет за ними.

— Но если ты завладеешь ими, ты сможешь отдать их своему отцу, а не Гефестии, — заметил Хамиатес.

— Вот как? — сказала наяда, а потом спросила: — Скажи, в какую сторону мне надо течь, чтобы забрать молнии?

И Хамиатес ответил ей:

— Если сейчас ты оставишь свое ложе и побежишь вниз изо всех сил, ты успеешь добежать через равнину к Евгенидису.

Наяда поступила, как посоветовал ей Хамиатес; она направила реку на равнину, ударила в сердце пожара и погасила его. Когда речные волны подхватили Евгенидиса, его силы уже были на исходе. Но Евгенидис крепко держал молнии в руках, поэтому наяда несла его в потоке воды, пока ее новое русло не пересеклось с течением великой реки Сеперхи, которая была дочерью Геи.

Она сказала маленькой реке:

— Ты устала, дай мне молнии, я верну их нашей старшей сестре.

Пока большая и малая реки боролись за обладание молниями, Хамиатес побежал в храм Гефестии, чтобы дождаться ее возвращения. В это время Евгенидис, забытый обеими реками, поплыл к берегу и выбрался из воды, обожженный, как черная головешка. Вот почему с тех пор Евгенидис единственный из богов стал темнокожим, как житель Нимбии на дальнем берегу Срединного моря.