Вор времени

— Ха! Вот молодежь, и где она только образование получала! Первый удар всегда направлен от земли в небо, отрок. Он пробивает в воздухе дыру, через которую уже с неба на землю устремляется главная молния. Ищи разгорающееся свечение. К тому моменту, как оно достигнет облаков, наши сандалии уже должны дымиться. Ты как, держишься?

— Вполне. Могу резать время хоть день напролет, — уверил Лобсанг.

— Даже не пытайся. — Лю-Цзе снова окинул взглядом небо. — А может, я ошибся. Может, это обычная гроза. Рано или поздно ведь…

Он замолчал. Достаточно было одного взгляда на лицо Лобсанга.

— Та-ак, — медленно произнес метельщик. — Скажи куда. Не можешь сказать, покажи пальцем.

Лобсанг упал на колени, вскидывая руки к голове.

— Я не знаю… не знаю…

Серебряное свечение возникло над городом, всего в нескольких кварталах от них. Лю-Цзе схватил Лобсанга за локоть.

— Давай-ка, отрок, поднимайся на ноги. Наперегонки с молнией, помнишь?

— Да… Да, помню…

— Ты ведь можешь, а?

Лобсанг прищурился. Он снова увидел силуэт стеклянного дома, только теперь наложенный на город.

— Часы, — едва выговорил он.

— Беги, мальчик, беги! — закричал Лю-Цзе. — И самое главное, не останавливайся!

Лобсанг сделал шаг вперед, и этот шаг дался ему с большим трудом. Но потом вязкое время, хоть и с неохотой, расступилось перед ним. Ноги работали все быстрее и быстрее, и с каждым ударом пятки о землю цвета вокруг изменялись. Это все дальше и дальше замедлялась жизнь окружающего мира.

Значит, как утверждал метельщик, существует еще одна прореха. Еще одна впадина, прямо рядом с нулевой точкой. И та частичка разума Лобсанга, что еще была способна функционировать, очень надеялась достичь этой самой впадины. Ему казалось, что тело его вот-вот распадется на мелкие частицы. В ушах уже стоял самый настоящий треск — треск костей.

Свечение находилось на полпути к облакам, когда он добежал до перекрестка и увидел, что источник — это дом чуть дальше по улице, примерно посредине.

Он оглянулся на метельщика. Тот был всего в несколько шагах позади. И с открытым ртом он падал вперед, будто поверженная статуя.

Лобсанг отвернулся и сосредоточился, ускоряя время.

Потом кинулся к Лю-Цзе и подхватил его, прежде чем тот упал на землю. Из ушей старика сочилась кровь.

— Как видишь, отрок, я уже ни на что не способен, — прошептал метельщик. — Вперед! Вперед!

— Я успею вовремя! Я словно бегу вниз под гору!

— А я — нет!

— Но я не могу бросить тебя здесь.

— О боги, уберегите нас от героев! Доберись же до этих проклятых часов, мальчик!

Лобсанг медлил. Из туч уже появлялся обратный разряд молнии — зловеще мерцающая игла.

И он побежал. Молния падала на лавку всего в нескольких домах от него. Он даже видел висевшие над дверью огромные часы.

Он еще сильнее приналег на поток времени, и тот поддался. Но молния уже коснулась громоотвода на крыше дома.

Окно было ближе, чем дверь. Наклонив голову, он прыгнул туда. Осколки стекла брызнули в воздух, часы посыпались с витрины, но так и не долетели до земли, словно застыв в невидимом янтаре.

Перед ним была еще одна дверь. Он дернул за ручку и почувствовал страшное сопротивление, когда кусок дерева попытался сдвинуться с места со скоростью, равной чуть ли не половине скорости света.

Дверь приоткрылась всего на несколько дюймов, и в эту щелочку он увидел, как молния медленно стекла по стержню в самое сердце огромных часов.

Часы пробили один раз.

И время остановилось.

Ти…

Господин Соак, молочник, мыл бутылки в раковине, когда воздух вдруг потемнел, а вода перешла в твердое состояние. Он осмотрел ее внимательно, а потом с видом человека, проводящего научный эксперимент, поднял бутылку над каменным полом и разжал пальцы.

Она осталась висеть в воздухе.

— Проклятье, — сказал он. — Опять какой-то идиот шутит с часами.

Потом он сделал то, что никак не относилось к обычному поведению молочника, — вышел в центр комнаты и несколько раз взмахнул руками над головой.

Воздух стал светлым, вода забулькала, бутылка разбилась, но, когда Ронни повернулся к ней и взмахнул рукой, осколки стекла мигом собрались обратно в единое целое. Ронни Соак тяжело вздохнул и вошел в помещение, где отстаивалась сметана. Огромные широкие чаны уходили вдаль, и можно было заметить (если бы Ронни кому-нибудь позволил это сделать), что в этой дали содержалось гораздо больше дали, чем могло вместиться в обычном здании.

— Покажи-ка мне, — велел он.

Поверхность в ближайшем чане с молоком превратилась в зеркало, на котором замелькали изображения…

Ронни вернулся лавку, снял с крючка у двери остроконечную шляпу и направился по двору к конюшне. Небо над головой было угрюмым, неподвижно серым. Скоро он вышел из конюшни, ведя под уздцы коня.

Конь был вороным, пышущим здоровьем, но вот что в нем было странное — его шкура блестела, словно подсвечиваемая алым светом. Алое свечение щедро растекалось по его плечам и бокам, несмотря на царившую в мире серость.