Вор (Журналист-2)

Старик, заложив руки за спину, неторопливо шагал впереди контролера по коридорам и переходам Крестов. Значит, Пианист исчез не случайно… Не иначе поторопился парень, не стерпел, загнал кому-то что-то из своей доли… И сгорел на этом. А ведь говорил ему Барон: «Жора, надо потерпеть, мы с тобой в опасную игру сыграли, Мишка Монахов — это тебе не обычный насос, за ним серьезные люди… Ждать надо, пока все успокоятся… У тебя время есть — вся жизнь впереди». Но молодые не любят ждать, а тем более Жорка ведь после зоны даже оттянуться как следует не успел, кайф не половил, старик его сразу к работе над Мишиной квартирой привлек, а там уж не до кайфов было… Вот и не выдержал, видимо, Пианист… Михеев был слишком старым, чтобы верить в случайность таких совпадений: сначала Жора пропадает, потом его, Барона, вяжут. Да к тому же про «Эгину» в лоб спрашивают, сделку предлагают… Интересно, что же все-таки с Пианистом случилось? Мусора нахватили? Сомнительно что-то… На чем им его брать? Ну, предположим, толкнул Жорик какую-нибудь вещицу монаховскую… И что? Менты прихватить могли только в одном случае — если Мишка заявление о краже написал и все похищенное в ориентировку включили. Стал бы Монахов заяву делать? Вряд ли… Сомнительно, очень сомнительно, у Мишки у самого рыло в пуху дальше некуда… Да и не нужны ему менты официальные, Миша через друзей наверняка действовать начал, без всяких заяв… К тому же если бы Пианист к мусорам попал, они бы давно уже сделали либо очную ставку, либо начали бы врать — мол, подельник ваш все уже рассказал, все выдал, вам нет смысла упираться… Колбасов обязательно что-нибудь этакое завернул бы, но он, судя по всему, про Жорку ничего не знает. Значит, Пианист не на ментов нарвался… А на кого тогда?

Барон давно уже привык жить по принципу: надейся на лучшее, но рассчитывай на худшее. А самым худшим было бы, если Жорка на отморозков Витьки Антибиотика налетел… Тогда — все, полный провал, у Витьки есть люди, умеющие разговорить самого неразговорчивого… Оставалась, правда, слабая надежда, что Пианист мог все-таки зависнуть где-нибудь по дури: за пару дней до его исчезновения старик увидел у Жорки пистолет ТТ — глупость, глупость какая! Настоящий вор оружия в руки вообще брать не должен, разве что в самых безвыходных ситуациях, это все равно как если скрипач начал с отбойным молотком баловаться… Но теперь все ведь изменилось, у молодежи свои понятия и мода, для них человек без ствола вроде как и не совсем полноценный человек… Отругал тогда Барон Жорку, и пообещал Пианист тэтэху скинуть, а вот скинул ли… Мог налететь на случайный патруль, и закрыли его по двести восемнадцатой… Об этом варианте Юрий Александрович думал еще до того, как сам был задержан, хотел даже через связи свои поинтересоваться, не у ментов ли Жорка… Но в конце концов никаких справок наводить не стал — поостерегся след оставить. Ведь если с Пианистом действительно что-то плохое случилось, тогда сразу же особое внимание обратили бы на тех, кто начал им интересоваться.

Нет, не случайно Жорка сгинул, на сеть, видимо, нарвался, которую охотники за «Эгиной» выставили… Да, конечно, всему причина — картина рембрандтовская, только она… Но что же делать?…

Когда Барону стало ясно, что не копию он взял из тайника в квартире Миши Монахова, а самый что ни на есть подлинник, вот тогда ему стало страшно…

Не за себя, конечно: все свое Юрий Александрович давно уже отбоялся, человека, стоящего на пороге вечности, может в личном плане страшить одно — как примут его за этим порогом… Барон боялся за Ирину — свою невенчанную жену… Ведь это она установила подлинность холста, ей, искусствоведу и эксперту Эрмитажа, не так уж и трудно было отличить левого Рембрандта от настоящего… Вот тогда и пришел страх за нее, за Лебедушку — так любил называть Ирину Юрий Александрович… Есть тайны, о которых лучше не знать, потому что знание это запросто может в могилу утянуть… Только поздно уже было сокрушаться. Знай он заранее, что за холст лежит в чертежном тубусе в карнизном тайнике Монахова, может быть, и оставил бы его лежать там от греха подальше… Может, оставил бы, а может, и нет, только если бы и не оставил — тогда сделал бы все по-другому, приготовился иначе… Да кто ж знал…

Как только стало ясно, что «Эгина» подлинная, Барон начал напряженно думать, что с ней делать. Никаких иллюзий относительно того, что картину удастся продать кому-то, у старика не было. Кто ж рискнет? Ну и куда девать холст? На стенку повесить? В детдом подарить?

Даже у штангистов-чемпионов есть веса, которые они уже не могут толкнуть, вот и Барон чувствовал, что тема с «Эгиной» — уже не для него, не размотать ему этот клубочек, не сложить мозаику… Мелькнула было мысль уничтожить картину — и дело с концом, но когда Юрий Александрович высказал эту мысль вслух, Ирина подняла такой крик, хоть святых выноси, прямо зашлась вся…