Ворчливая моя совесть

Обругать подлеца?

Уступить место женщине со скрипкой?

Пригласить кого-нибудь под зонтик в дождь?

Поделиться в жару тенью?

Как песок пустыни орошает пролитая из стакана вода, так будет он изменять мир. Может быть, его стакан станет миллионным по счету? Да, да… Он не будет изобретать что-то такое этакое… Просто отдаст пустыне собственный глоток воды.

Он будет чаще произносить: здравствуйте!

Пораньше просыпаться.

Класть ладонь на теплую макушку ребенка.

Практически неизмеримая доля?

Не гордый ли это вопрос, заданный скромному ответу?

«Ты герой?»

Не приняв это на свой счет, он с любопытством посмотрел назад, за спину.

Тот, которого он увидел, тоже оглянулся, оглянулись назад и третий, и четвертый, и двухсотмиллионный. Никто не принял вопрос на свой счет.

Гибкими бамбуковыми удилищами выросли до облаков жилые дворцы, сияют сотканные из усмиренного протуберанца человеческие одежды, целомудренно тянутся друг к другу стеснительные материки… Меняется, меняется мир! Но кто же его меняет?

МАРТ

С лодочки, похожей на половину ореховой скорлупы, широко машу приземистому кораблю обрывком паруса.

С железной, стреляющей под ногами палубы протягиваю руки к пролетающему над мачтой вертолету.

Лечу… Но вот убегает, кренится влево в круглом иллюминаторе твердая, на взгляд сверху, океанская вода с серебряным косяком сельди под сердцем.

Спускаюсь по раскачивающейся лестнице прямо на крышу белого теплохода.

Со всех сторон бегут взглянуть на мою бороду заскучавшие пассажиры.

Словно прохладное рассветное солнце, показался из черных ночных волн наполненный светом город.

Мчусь на дребезжащем такси, на догоняющем электрический ток поезде, на неповоротливом попутном самосвале…

Вместе с водителем, чтобы не уснуть, останавливаемся порой у краешка шоссе и делаем зарядку.

Но рассеялась ночь, остались только одни черные деревья…

Весенний снег хлюпает под копытами маленького хмурого коня.

Далеко ли до дома?..

Близко! — подсказывают мокрые глаза.

Головокружительно сладкий набегает навстречу запах горячего теста и винных ягод.

— Слабый пол! — снисходительно объясняет возница.

Рывком открываю знакомую постаревшую дверь.

— Поздравляю! — кричу. И требую подставлять не щеки, а губы.

Широко расставив измазанные мукой руки, плачет мать.

Сестры радостно испытывают на вес мой рюкзак.

Соседская девушка, покраснев, пытается умалить, но ненамного, мои громкие комплименты.

Хорошо! Хорошо мне!..

Сажусь за праздничный, прогибающийся стол, откидываюсь на спинку стула и изнеможенно засыпаю.

ДУМА

А ведь кто-то так старался, так старался, с начала века по сей день, творя, выдумывая меня для одной лишь тебя. Зачем же ты чураешься неизбежности рассвета? Смотри, вот он! Дымный, свежий, с мокрой травой, со щедрым завтраком на чистой сияющей тарелке.

И этот день начинается у меня все той же тихой думой.

Я мерз под тонким колючим войлоком воинской шинели, до боли в предплечье учился правильно держать тяжелое оружие. То фанатически работящий, то упоительно праздный — перелетал я зеленые материки, входил пешком в древние города. И все для того только, чтобы когда-нибудь увлекательно тебе об этом рассказать. Но, выходит, напрасно потрачено столько неодинаковых лет, столько вдохновенного упорства?

То и дело испытывал я свою душу на боль, готовился к нашей встрече, а вышло, что никакие испытания не могут сравниться с холодностью твоей чистоты.

Сколько раз я ради тебя прощал обидчиков, отходил от них неотомщенным, с белым каменным лицом. Силой, еще сильнее, чем ярость, нетребовательной любовью мерял я свою жизнь.

Снится мне, лежим мы под дождем, в объятиях друг друга…

Но просыпаюсь и вижу…

Напряженно, боком, идешь ты по жаркой белой улице. Так должны чувствовать себя люди, вернувшиеся из путешествия во Вселенную и живущие инкогнито среди своих сверстников по возрасту и правнуков по сути.

Спасибо тебе, не знающая даже моего имени!

Был прохожим я, а стал частью жизни. Что же меня так вознесло, превратило? Твое плечо, твой локоть, твоя ускользающая с уголка губ улыбка. Но выходит, что, сама того не зная, и ты посвятила себя одному лишь мне.

СТАРЫЙ ДОМ

В белокаменных русских дворцах, прихотливо изукрашенных неточной ручной лепкой, расположенных за уютной высокою оградой, в глубине дворов, в черной тени густых лип, — в дворцах этих разместились инодержавные посольства. Но зато рядом с ними из древней, жесткой городской земли выросли дома заморского стиля. Живут в них русские люди, хлопочут русские конторы и клубы. Импортным линолеумом застлан в них пол, алые пластмассовые поручни дождевыми червями ползут из подвала на чердак. В финских постельных ящиках лежат пестрые лоскутные одеяла, в бутылках с наклейкой «Виски» хранится подсолнечное масло.