Ворчливая моя совесть

— Спасибо, — на всякий случай отказался Фомичев, — я ресторан запланировал, аппетит накапливаю.

Оказалось, что за истекшее время дед с внуком успели уже посетить краеведческий музей.

— Место здесь высокое, на горе, — колдуя над электроплиткой, делился дед накопленной информацией, — с водой трудно было, из Иртыша ее таскали. А единственный колодец у митрополита был, во дворе Софийского собора. В сто метров глубиной! А ворот колодца знаете кто вертел? Медведь! — Он басовито засмеялся, закашлялся. — Медведь! Представляете? То-то любо было мне сейчас душ принимать!

Оказалось также, что дед с внуком собираются сегодня же ночью — в три ноль-ноль — отплыть на теплоходе «Ударник пятилетки».

— Билеты перед самой отправкой продавать будут, так что мы пораньше выйдем, в час. Одни спать будете, без помех.

— А куда вы поплывете?

— Пока в Салехард, — туманно ответил дед, — а там видно будет…

«В Салехард?.. Гм…» Фомичеву, собственно, тоже в Салехард нужно было. Вот выполнит он поручение Бронникова — вернет Серпокрылу-старшему его письма и… Серпокрыла-младшего проведает — и можно хоть в Салехард. Там, в Салехарде, он посетит Панх, продлит договор на аренду «Ми-6» и… Фомичеву подумалось вдруг, что ему, по правде говоря, все равно куда ехать, лететь, плыть… Можно и в Салехард… Что это с ним? Да, да, что-то такое происходит с ним, проклевывается что-то… Он вышел на балкон, глянул сверху вниз на корпус «Б». Как там? Явились хозяева? Даже отсюда, с балкона, можно было разглядеть замок. Но в осененном мирно цветущей яблоней дворе шел смертельный бой.

— Трррр!.. Татата-та! Трррр-ррр! — сыпались автоматные очереди.

— Пах! Пах! Па-пах! — раздавались одиночные, прицельные выстрелы.

— Трр-тррр! Дыдыдыдыдыды!..

Четверо мальчиков, от пяти до девяти, а среди них и сосед по номеру Вовка, сжимая в руках обрезки водопроводных труб и прочие образцы новейшего автоматического оружия, засев за забором, отбивались от наступления точно таких же, как они сами, отважных солдатиков. Радостно тявкал, прыгал, с силой натягивая звенящую цепь, чуть ли не удушая себя ошейником, шоколадный сеттер. Вот так развлечение! Вот это жизнь! Фомичев подумал, что песик ничем, пожалуй, от мальчиков не отличается. В зоопарке, в Москве, есть специальная площадка молодняка. Самые разные звери-детеныши увлеченно играют там друг с дружкой. Так и здесь. Вон те двое — явные волчата. Эти двое — тигренок и львенок. Тот, голосистый, — петушок, этот — барашек, вон тот — хомячок. А голенастый Вовка — лосенок.

— Тррр! Дыдыдыды!.. — хлестали воюющие стороны друг по другу беспощадными очередями. В упор.

— Пах! Пах! — раздавались одиночные, прицельные.

Неожиданно бой угас, закончился. Надоело.

— Ребя! — сказал один из нападающих — львенок, широко зевая. — Айда в кремль! По стенам там полазим.

Все выразили полную готовность, в особенности Вовка:

— А, знаю! Это где козы пасутся? Пошли!

Самый маленький, похожий на хомячка, отказался.

— Да он высоты боится! — насмешливо закричали Волчата. — Дрейфит! Дрейфит!

— Я?!? — обиделся Хомячок. — Я дрейфлю?! Сами вы… Вот, глядите! — и он показал обществу большой ключ от висячего замка. Именно из этого ключа производились только что одиночные прицельные выстрелы.

— А ты его спрячь в условном месте, — сказал Вовка, — это же элементарно! Где у вас с мамой условное место на крайний случай?

— Зимой в поленнице было, а сейчас вот здесь, под лопухом.

— Так прячь — и пошли!

Возражать теперь было невозможно. Отделавшись от ключа, Хомячок кинулся догонять компанию. Натягивая цепь, отчаянно тявкал вдогонку сеттер. «А я? А меня? Несправедливо!..»

Покинув балкон, Фомичев вошел в номер, по которому уже распространились ароматы концентрированного супа и пшенки-тушенки, достал из рюкзака письма и, прыгая через три ступеньки, побежал вниз. Увидев его, сеттер снова воспрянул духом, заулыбался, затряс ушами. Очень компанейский пес, коллективист. Отогнув пыльно-зеленый, жилистый лопух, взяв ключ, Фомичев при полном и радостном одобрении сеттера отпер замок, вошел в темные пахнущие затхлостью сени, где тусклым золотом поблескивал на табуретке примус, а затем и в горницу. Он собирался только положить на видном месте письма и уйти, но подумал, что именно здесь, в этих бревенчатых стенах, вырос Анатолий Серпокрыл, сидел когда-то за этим дощатым, изрезанным столом, на этом вот стуле, не доставая ногами до половиц, как недавний мальчик-хомячок, Толин племянник должно быть, — и замер, всматриваясь, скользя взглядом по полке с учебниками и детскими книжечками, по старенькому телевизору, накрытому белой кружевной салфеткой, по железной кровати с колесиками на ножках, по… На долю секунды ему почудилось, что он сам… Сам здесь вырос… Ничего фантастического в этом ощущении не было. Разве не родился Фомичев в Тобольске, разве не бегал по этим улочкам вплоть до семи лет? Странно, что они с Серпокрылом земляки. Кто мог это предполагать? Может быть, Серпокрыл даже родился здесь!..