Ворюга в клеточку

– Вроде ничего. Он их вот так раскинул, как крылья. И ногами болтал. А все встречные вороны – от него в разные стороны, с воплями. А самое главное знаешь что? – Санек приблизился к Алешке, осмотрелся, будто великую тайну хотел сообщить, и сказал громким шепотом: – А ведь это в самом деле МОЙ Карлсон!

– Как это твой?

– А так! У меня в детстве игрушка такая была, Карлсон с меня ростом. Он у нас на шкафу все время сидел. А потом пропал. Улетел, значит.

Алешка призадумался. Но ненадолго.

– Санек, у вас чердак запирается?

Тот хитро прищурился.

– Запирается. И отпирается.

– Сходим на крышу?

– А зачем?

– Посмотрим. Где там твой Карлсон живет.

– А я уже лазил. Никто там не живет. Даже голуби разлетелись. – И без всякого вежливого перехода: – А что дашь?

– В лоб, – ответил Алешка.

– Ну, пошли. Только завтра. Мы сегодня вечером с батей выступаем. В переходе.

Это хорошо сказано: выступаем. Отец Санька, безработный слесарь, время от времени приходит в наш переход у метро и играет там на баяне. Зарабатывает. А Санек помогает. Грустная история.

– По-моему, он все врет, – сказал я, когда мы на следующий день пошли к Саньку. – Известный сказочник.

– Врет, конечно, – легко согласился Алешка. – Только не все…

Мы доехали на лифте на двенадцатый этаж, поднялись по пожарной лестнице к двери на чердак. На ней висел большой замок.

– Жаль, – вздохнул Алешка. – Очень жаль такой красивый замок ломать.

Санек опять хитро прищурился, достал что-то из кармана и прижал ладошку к замку. Внутри замка что-то звонко щелкнуло.

– Прошу! – Санек распахнул дверь.

– Здорово! – оценил Алешка. – Магнит?

– Магнит. Это наш Академик придумал. Он на чердаке какой-то опыт производил. Какую-то антенну ладил. А батя ему помогал.

– Фиг с ним, с Академиком, – отмахнулся Алешка. – Пошли на крышу.

На чердаке было скучно – пыльно, мусорно, сумрачно, а на крыше – здорово!

Вольный ветер, дали неоглядные. Виден весь город – до Кремля и обратно. Наш детский сад, куда мы когда-то ходили (сначала я, а потом Алешка). Наша школа, куда мы теперь вместе ходим. Универсам. Станция метро. Отделение милиции. Институт механики. Все такое хорошо известное и в то же время совсем другое, новое, неожиданное. Например, я и не догадывался, что на крыше нашей родной школы столько мусора и барахла: старые санки, конек с ботинком, много застрявших мячиков, бумажных голубей, ходовая часть детской коляски, автомобильная шина – прямо свалка, а не образцовое учебное заведение. С драматическим уклоном.

А вокруг нас, на крыше, столько всего! Торчат телевизионные антенны, растянутые тросиками, в которых нежно поет ветер. Какие-то загадочные надстройки вроде домиков, похожих на собачьи будки, зарешеченные дырки для вентиляции и стока дождевой воды. В общем, было на что посмотреть. И было где спрятаться загадочному Карлсону вместе с его домиком. И запасным аэродромом.

– Ну! – Алешка скрестил на груди руки и повернулся к Саньку. – Показывай!

– Чего показывать-то? – удивился Санек. – Смотри сам.

– Куда твой Карлсон залетел? Где его нора?

Сказал бы уж – гнездо.

– Пошли, – сказал Санек и загромыхал ботинками к самому краю крыши, огороженному проволочным барьерчиком.

Я успел подскочить и ухватить их обоих за шиворот. Санек стал размахивать руками и объяснять.

Сначала он показал на дом напротив:

– Вон там мы стояли с Женькой на ихнем балконе. Где белье висит, видишь? А вон там Вадик проезжал. А вылетел он…

– Вадик?

– Карлсон! Вылетел он вон оттуда, из немецкого дома. И спикировал сюда, – Санек плавно описал рукой полукруг. – И вот здесь исчез. Прямо у двери.

– Все? – спросил Алешка. – Надо его логово искать. – И соблазнил Санька: – Там, наверное, много чего. Натаскал, ворюга!

Обошли мы всю крышу, ничего подозрительного не нашли, «много чего» тут не было. Кроме пары дохлых голубей и пары дохлых крыс.

А у самой двери Алешка вдруг нагнулся и поднял… зажигалку.

– Ни фига себе! Он еще и курит!

Зажигалка была красивая. Вся такая серебряная с рисунком в виде высотного университета МГУ. А когда Алешка щелкнул ею, она не только вспыхнула огоньком, но и проиграла какую-то знакомую, но не очень попсовую мелодию.

– Заграничная, – завистливо сказал Санек. – С музыкой. Меняемся? На батин баян. Слабо?

– На фига он мне, – усмехнулся Алешка.

Санек возмутился такому невежеству:

– Играть будешь. Всякие песни.

– В метро, что ли? А батя твой как же?

– А он на скрипку переходит. Говорит, жалостней получается. Лучше платят.

Я напомнил им, что мы сюда не торговаться пришли.

Алешка смерил меня ледяным взором сверху донизу. И вдруг там, у меня под ногами, остановил свой взгляд:

– А это что такое?

Нагнулся, быстро что-то собрал в ладошку. Показал нам. На ладони лежали… окурки. Каких-то черных сигарет.

– Я ж говорил: он курит!

– Кто?

– Карлсон. Или его сообщник. – И Алешка снисходительно пояснил: – Окурки лежат в одном месте, так?

Мы кивнули.

– Значит, кто-то долго стоял здесь и волновался. – Он пересчитал свою добычу. – Во! Шесть штук! У тебя пакета или коробки нет? Ладно.

Алешка уложил окурки в носовой платок и спрятал в карман куртки.

Я возмутился. Он глазом не моргнул: