Ворлок из Гардарики

— Мерзкие твари наводили морок. Верно, и туман был их заслугой. Их взгляд отбирал силы и желание сражаться. Все, здесь присутствующие, знают меня. Знают, что в бою иду я в первых рядах. Никто не обвинит и Лосси-датчанина в трусости. А также его и моих людей. Но под взглядом накилеви мечи валились из рук, а тело охватывало оцепенение. Единственным, кто сохранил разум и силы, остался мой ученик, Вратко из Хольмгарда. Я подобрал его в море и оставил у себя, решив, что паренек приносит нам удачу. Так и вышло. Думаю, именно его присутствие помогло нам у фьорда Жадного Хевдинга. Помогло и сейчас. Он, хоть и из русской земли, а, верно, хлебнул меду Бёльверка. Вот Вратко и прочитал вису, чтобы подбодрить нас, вселить уверенность и силы. Чья вина, что в тот же миг подул ветер, разорвал пелену тумана? Когда солнце коснулось богомерзких тварей, наваждение исчезло, сила вернулась к рукам, а решимость в сердца. В одного накилеви я всадил стрелу. Остальные удрали… Мне больше нечего сказать. — Хродгейр вздохнул. — Ну, разве только… Теперь я знаю, чего стоит благодарность датчан.

— Лжец! — зарычал Лосси. — Разве так все было?!

— Опровергни, — невозмутимо отвечал Черный Скальд.

— Мой топор докажет…

Хродгейр скривился, склонил голову к плечу:

— Ты вызываешь меня?

— Я порву тебя!

— Тихо! — Голос ярла Торфинна громыхнул подобно повозке Тора. — Если ты вздумаешь затевать драки, Лосси-датчанин, можешь возвращаться в Роскилле! Там руби кого хочешь!

Точильный Камень осекся, притих и опустил плечи. Видно, ему очень не хотелось возвращаться в Данию.

Конунг поднял глаза. В них плескалась глубокая грусть и забота. А еще глухая тоска человека, вынужденного вместо серьезных и жизненно важных дел заниматься всякими пустяками.

— Что скажут мои советники?

— Я промолчу. Не к лицу, — отрывисто проговорил воин с длинной, заплетенной в косу бородой. На его шее поблескивала толстая, витая гривна.

— Ярл Гудбранд из Согнефьорда, — шепнул Сигурд.

— Мне сдается, Лосси-датчанин попусту тратит наше время. — Торфинн покачал головой. — Я провел на Оркнеях не один десяток лет. За спасение от накилеви датчанам стоило бы выкатить Хродгейру и его людям с полдюжины бочонков пива.

— А мне кажется бесчестным добиваться победы ворожбой! — возмущенно сказал седовласый ярл Сигни из Вике.

— Вы позволите мне сказать, мой король? — опасно прищурился епископ. Отец Бернар стоял с ним плечом к плечу и сопровождал каждое слово Бирсейского иерарха кивком. Со стороны казалось, будто епископ попросту высказывает мнение монаха.

— Говори. — Харальд с неожиданным интересом посмотрел на священников.

— Я сумел вынести из услышанного здесь, что в ваших подданных еще очень сильно язычество. Бороться с ним — наша главная задача. А уж приверженность выходцев из Руси тайным ритуалам, которые запрещены церковью, и вовсе притча во языцех…

— Ты забываешься, священник! — Глаза конунга сверкнули углями. А Вратко успел заметить, как поджала губы и сузила глаза Елизавета Ярославна. — Ты говоришь в присутствии внучки Вальдамара-конунга,[41] крестившего все земли от Кенугарда[42] до Альдейгьюборга. А также в присутствии брата Олафа Святого,[43] чей прах покоится в священной раке в Нидаросе. И ты смеешь обвинять нас в недостатке рвения на пути служения Господу?

Кадык Торольва дернулся. Епископ перекрестился, захлопнул отвисшую челюсть. Бернар снова зашептал ему в ухо, поднимаясь на цыпочки. Оторвался, поманил к себе статного воина со светлыми бровями и шрамом на левой щеке.

— Что молчишь, епископ? — рыкнул Харальд.

Святой отец с Бирсея сглотнул и дрожащим голосом начал читать:

— Domine Jesu, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent.[44] — Ближе к концу молитвы его голос окреп и зазвенел решительностью и отвагой.

— Позволь, я вмешаюсь в спор благородных мужей и святых отцов? — Халли Челнок протиснулся вперед. Высморкался на траву, не стесняясь присутствия королевы и ее дочерей. Вытер пальцы о штанину.

— Хочешь позвать всех за стол? — усмехнулся Харальд.

— Нет, хочу на голодный желудок заступиться за скальдов, если уж мой конунг, который сам скальд, каких поискать, не желает делать этого.

— Ну, давай… Говори!

Халли откашлялся. Хотел еще раз сморкнуться, но передумал.

— Я скажу вису. Она только что пришла мне на ум. Хочу сразу предупредить: если Лосси-датчанина сегодня к вечеру вдруг одолеет понос, я тут ни при чем. А то начнет на королевский суд звать, а там, глядишь, и хольмганга[45] потребует…

Точильный Камень переступил с ноги на ногу, рыкнул что-то неразборчиво.

— Так я скажу? — спросил Халли у конунга.

— Говори! — милостиво махнул рукой Харальд.

— Итак, виса в защиту скальдов. И не только скальдов.