Ворлок из Гардарики

На расстоянии выстрела из длинного лука до этой стены войско урманов остановилось. Несколько ярлов приблизились к воротам и затеяли долгий разговор со стражниками, а после и с именитыми горожанами. Судя по всему, шел самый обычный торг. Харальд хотел захватить Йорк без боя — он и без того остался недоволен потерями. Отцы города рассчитывали выговорить для себя определенную выгоду. На саксонскую армию можно было не рассчитывать. Моркар и Эдвин собирали рассеявшихся по округе воинов, а Гарольд Годвинссон… Кто знает, где он? И придет ли вообще на подмогу? Король может счесть, что угроза Вильгельма Нормандского больше. Что ему Йорк, когда корабли рыцарей могут приплыть едва ли не в самый Лондон?

Штурма пока не предвиделось, да и не очень-то хотелось урманам после вчерашнего трудного, кровопролитного боя вновь потеть в кольчугах, лезть на стены, подставлять головы под камни и льющуюся сверху смолу. Хотя… Прикажи Харальд, и они забудут о ранах и усталости. Но и конунг норвежский не был бы самым опытным полководцем известного мира, если бы требовал от своих людей невозможного. Пока шли переговоры, он приказал войску отойти за неширокую, но быструю речку Дервент, впадавшую в Уз в полутора милях южнее.

Здесь ничего не напоминало о недавней битве. Тишина, покой, яблоневые сады вокруг деревушки в несколько десятков домиков. Жители поселка — Хродгейр назвал его Стэмфордабрюгьер, что означало по-урмански: Стэмфордский мост — выглядели растерянными и напуганными одновременно. Едва ли кто-то из ныне живущих застал датские набеги на побережье Англии, но память о жадности и жестокости морских разбойников, приплывающих на драконоголовых кораблях под полосатыми парусами, еще жила в народе. И все же селяне не разбежались в лес, хотя и могли — до опушки дубравы было не больше полутысячи шагов. Хозяйство бросать никому не хотелось. Все-таки осень, урожай собирать надо…

Норвежские ярлы приказали воинам не прикасаться в Стэмфордабрюгьере ни к кому и ни к чему. Если кто-то захочет хлеба, баранины или душистых яблок, менять на воинскую добычу или серебро. Ведь конунг Харальд явился не грабить, а восстановить справедливость, попранную Гарольдом Годвинссоном. Чумазые жители деревни такие же его подданные, как и бесстрашные викинги, как и горожане Йорвика, которые, к сожалению, пока не осознали своей выгоды.

Урманы не протестовали. Они хорошо понимали замысел предводителя. Да и в грабеже нищей деревушки не видели никакого смысла. Что там можно взять? По пригоршне ячменя на брата? По два-три яблока? Тьфу…

Впереди их ждала вся Англия: Мерсия, Уэссекс, Кент, Суссекс. Линкольн и Ноттингем, Бедфорд и Лестер, Глостер и Рединг, Экстер и Саутгемптон. И, наконец, сам Лондон.

Викинги разводили костры, грели воду.

Командиры подумывали, чтобы отправить раненых на корабли. Где-то полсотни человек не могли идти самостоятельно. Для них следовало изготовить носилки, а потом отрядить сопровождающих — мало ли кто встретится по дороге? Нельзя совсем уж забывать о разбитых саксах. Кто-то из них может бродить по округе и захочет отомстить.

Из дружины Хродгейра погибли пятеро. Десяток получили ранения — кто легче, кто тяжелее. Хрольву досталось сильнее прочих. Меч хускарла распорол ему бедро почти до кости. Края раны воспалились, и Гуннар вполголоса сказал Черному Скальду, что не знает способа спасти товарища. Осталось только молиться. Хоть Белому Богу, хоть Одину с Тором. Может, кто-то и поможет, выведет заразу из раны.

А пока решили багровые, горячие края прижечь. Если не облегчит страдания, то хуже не сделает. Суждено Хрольву погибнуть от огневицы, раскаленное железо покажется сущей ерундой.

Подивившись невозмутимости викингов, совершенно спокойно рассуждающих о неизбежной, на их взгляд, гибели товарища, Вратко подхватил кожаное ведерко и отправился к реке. Парню очень хотелось быть полезным. Если уж в бою от него проку мало, то хоть на отдыхе помочь.

Словен рассудил, что, если подняться выше по течению, можно зачерпнуть чистой воды. Ни для кого не тайна, если большое войско стоит у водоема (да и не обязательно войско, может быть, просто богатый купеческий обоз), то слишком быстро вода становится непригодной для питья. Кто взбалтывает, умываясь, кто котелок помоет и тут же выплеснет остатки каши, а кто и помочится прямо с берега. А чего стесняться? Чай не в собственный колодец, в который пословица плевать не велит.

За пределами лагеря, куда не долетали шум и гам, властвовала тишина. Нет, полной тишиной ее не назвал бы никто. Щебетали пичуги, плескала о берег легкая волна, шумел под ударами ветра камыш. Вратко еще подивился, что на слух отличает здешнюю тишину от родной, новгородской. Не те птицы, что ли? Или, может, слух тут ни при чем, а запахи другие? Или камыш шумит по-иному?

Рассуждая таким образом, он искал место, чтобы спуститься к воде. Но берег везде был топкий, и по всему выходило: придется замочить сапоги.

Вдруг в близком уже лесу заржала лошадь.

Вратко рухнул ничком, прячась в траву.