Воробей

Мы продолжали читать книги Бакунина и Прудона, но теперь с осознанием того, что искать свободу – это значит искать её не только в бунте, но и в себе. Мы начали задумываться о том, что важно не только уничтожить старую систему, но и построить что-то лучшее. Этот период стал для нас поиском себя, поиском смысла в мире, где всё вокруг рушится.

Февраль 1988 года, страх и осознание.

В это время начались проблемы не только в наших головах, но и в семьях. Однажды мама столкнулась с Толиком на кухне и начала разговор о том, что её пугает наше будущее. Она говорила о том, что боится за нас, за то, что мы идём по пути, который может привести к разрушению.

– Ты не понимаешь, мам, – сказал Толик, – мы не разрушаем, мы ищем. Мы пытаемся найти себя в этом мире, который уже давно разрушен.

### Глава 5. Обретение и потери

Февраль 1988 года, 23:15.

Мамин страх стал нарастать с каждым днём. Она больше не говорила о наших оценках или о школе, которая уже осталась в прошлом. Её волновали наши ночные выходы и странные звонки в квартиру. В воздухе повисло напряжение. Казалось, что за каждым углом нас поджидает милиция, а она постоянно спрашивала Толика, когда он наконец остепенится. Но Толик только отмахивался, его взгляд стал жёстче, как будто он всё глубже и глубже уходил в себя.

Мы оба ощущали, что стоим на краю чего-то важного, но не могли понять, что именно. Анна ушла из моей жизни, оставив лишь боль и пустоту. Любовь, которая казалась мне возможностью убежать от всего этого хаоса, теперь превратилась в ещё одно доказательство того, что стабильность невозможна. Я стал замкнутым, погружённым в собственные мысли. Каждое утро было одинаковым, и каждый вечер был наполнен беспокойством о том, что принесёт следующий день.

Март 1988 года, 15:30. Начало новой эры.

В начале марта Толик познакомил нас с новыми участниками нашего движения – это были ребята с соседнего района, которые тоже слушали "Гражданскую Оборону" и "АлисА". Они были жёстче, чем мы. Их мир был гораздо суровее: там, где у нас была идеология, у них было насилие. Они принесли с собой новый элемент в наши встречи – постоянные драки. Теперь каждое наше собрание превращалось в спонтанное выяснение отношений. Толик не вмешивался, а я всё чаще задавался вопросом, куда мы идём.

Мы решили создать свою полноценную панк-группу, чтобы заявить о себе уже не только драками, но и через музыку. Нашей целью было сделать что-то более яркое, чем просто протесты и антисоветские лозунги. Я помню тот день, когда мы впервые встали с инструментами, которые украли на прошлой неделе из местного Дома культуры. У нас были электрогитары и барабаны, и никто из нас по-прежнему не умел играть. Но мы были уверены, что это не главное. Главное было выплеснуть всю ту боль, ярость и бессмысленность, которую мы чувствовали.

Наши первые "репетиции" больше походили на хаос. Звук был диким, но он выражал нас. Толик писал тексты, полные отчаяния и вызова. Мы пытались организовать выступления в подвалах, на заброшенных стройках. Но каждое такое мероприятие превращалось в бой – кто-то срывал наши выступления, кто-то пытался доказать, что их взгляды "чистее". Мы находили себя в центре стенок на стенку, и это перестало быть романтикой. Это был страх, перемешанный с адреналином. Мы возвращались домой избитыми, но, несмотря на это, внутри нас продолжала кипеть ярость.

Июнь 1988 года. Долгий вечер и разрыв с Толиком.

В один из вечеров, после очередной драки, я впервые всерьёз задумался, что всё это может закончиться плохо. Мы с Толиком сидели на крыше, молча курили, глядя на закат, который заливал город. Я видел, как в его взгляде пропало то самое пламя, что было раньше. Он всё больше замыкался в себе, как будто с каждой новой потасовкой отдалялся от всех нас.