Воробьи на Мэдисон-сквере

– Послушай, Вилли, – вкрадчиво забормотал он, – ты не выдашь мне гривенник из своих сундуков? Я бы выпил чашку кофе.

– Я и сам оскудел, приятель, – отвечал я. – От силы могу дать три цента.

– А поглядеть – джентльмен, – сказал он. – Что же это тебя разорило – выпивка?

– Птички, – свирепо ответил я. – Певуны с коричневым горлышком, которые среди городской пыли и шума распевают над ухом усталого труженика про бодрость и надежду. Маленькие пернатые посланцы полей и лесов, нежно чирикающие нам про голубые небеса и цветущие луга. Несносные хитрые надоеды, которые верещат, точно целая стая фисгармоний, и наедаются до отвала букашками и семенами, когда человек сидит тут без завтрака. Да, сэр, птички! Вот, полюбуйтесь-ка на них! – С этими словами я подобрал валявшийся подле скамейки сук и изо всей силы швырнул его в сборище воробьев на лужайке. С пронзительным писком стая взлетела на дерево, но двое остались лежать в траве.

Мой малопривлекательный сосед мигом перепрыгнул через скамьи, подхватил трепыхающиеся жертвы, поспешно засунул в карман. Потом поманил меня грязным пальцем.

– Пошли, друг, – прохрипел он. – Будет тебе кормежка.

Я покорно последовал за моим сомнительным знакомцем.

Он вывел меня из садика на какую-то боковую улочку, потом через щель в заборе – на пустырь, где когда-то были какие-то ямы. За грудой камней и строительного хлама он остановился и вытащил воробьев из кармана.

– Спички у меня есть, – сказал он. – Найдется у тебя бумажка разжечь огонь?

Я достал рукопись моего рассказа о воробьях и предложил ее для жертвенного костра. Под ногами у нас валялись обломки досок, щепки, стручки. Откуда-то из недр своего потрепанного одеяния мой замызганный приятель извлек полбулки, перец и соль.

Через десять минут мы держали над пляшущим огнем по насаженному на палочку воробью.

– А что, – сказал мой сотрапезник, – не так ух и плохо на голодный-то желудок. Вот, помню, когда я только попал в Нью-Йорк... тому уж лет пятнадцать... Приехал я с Запада, думал подыскать себе работу в газете. Пошел я в первое утро в садик на Мэдисон-сквере и уселся на скамейку. Гляжу – воробьи чирикают, трава зеленая и деревья, и так это славно, будто я опять дома, в наших краях. Вытащил из кармана бумагу и...

– Знаю, – перебил я. – Отослал в «Сан» и получил за это дело пятнадцать долларов.

– Слушай, – подозрительно сказал мой приятель, – ты что-то больно много знаешь. Где ты был? Я там заснул на скамье, на солнышке, и кто-то вытащил у меня деньги, все пятнадцать долларов до последнего цента.