Воробьиная ночь

При посадке в автобус он помог пожилой юркой старушке внести чемодан и устроил ее на лучшее место у окна, а сам даже не сел, не опустился — как-то мягко и точно вписался в сиденье рядом. Женщина поблагодарила его, и он сказал ей «пожалуйста» с такой доброжелательной интонацией и улыбкой, что она просто растаяла и почувствовала себя молоденькой чаровницей.

Когда же при въезде в город автобус сделал остановку и вошли еще пассажиры, на всех мест не хватило. Молодой человек тут же поднялся и четко сделал шаг в сторону, дотронулся до предплечья стоявшей в проходе девушки и уронил в поклоне голову:

— Пожалуйста, прошу вас.

Лицо его осветила такая обворожительная улыбка, что девушка засмущалась и от избытка благодарности даже сделала попытку отказаться от места, а из-за растерянности — села.

— Ка-акой кавалер! — восторженно и во всеуслышание, ничуть не смущаясь, объявила на весь автобус его предыдущая протеже, не отрывая взгляда от летчика, — ты только погляди, девонька, какой красавчик и какая вежливость! А еще говорят, что все сейчас охамели и омужичились. Не-ет, скажу я вам, омужичились, а не все, и хамом стал — да не всякий!

Она обвела автобус победительным взглядом, как если бы ее любимая собачка взяла на выставке золотой приз. Потом склонилась к девчушке:

— Правду я говорю, голубушка? Ах, будь я молоденькой, уж я бы…

От такой безаппеляционности «голубушка» вспыхнула как маков цвет и не знала, куда ей деваться, а старушка, встряхнув седыми буклями, перевела взгляд на летчика и задорно подмигнула, и тот ответил ей тем же без всякого смущения, озорно и неожиданно.

— Благодарю за комплимент, мадам!

— Вот, — гордо огляделась та. — Из хама хоть так, хоть этак не сделаешь пана, а интеллигент всегда джентльмен. Правду я говорю, доченька?

На губах летчика играла улыбка, и женщины откровенно любовались им, а почти все мужчины снисходительно решили простить ему этот грех. Как-то даже у самых крутых он не вызывал раздражения.

Это был штурман Матецкий.

«Так твою и перетак и растак, — думал в это время интеллигентнейший молодой человек с обаятельной улыбкой, он, прижимая левой рукой полу пиджака, прикрывавшего пистолет. — Вот же удружил мне задачку, хоть глаза лопни. Лети туда, не знаю куда, бери пушку и пуляй в живых людей, как в перепелок. Ну не гнусь все это, а? Мать твою! Бери и пуляй. Как будто я всю жизнь только тем и занимаюсь. А я еще не застрелил ни одного живого человека… Да мать же твою, взял бы сам и пулял, если пришла такая охота или делать больше нечего. Как будто я им нанимался. Ну, хорошо, я умею рассчитать и проложить маршрут, провести по нему машину, держать связь, завести самолет на посадку… мало ли что я умею! Но — так твою перетак! — в живых людей стрелять мне еще ни разу не приходилось. И еще неизвестно, я в него выстрелю или он в меня. Сплошь и рядом бывает: ты копаешь яму другому и сам же туда ухнешь. Таких примеров тьма, вся история ими завалена. И хотел бы я знать: с какого такого рожна я должен стрелять в совершенно незнакомого мне человека? Он что — забор вокруг моего дома разгородил? Или, может, отравил мою любимую собаку? Мать твою! (Пожалуйста, пожалуйста, проходите.) Ни хрена он мне не сделал! Так зачем же мне портить ему настроение? Не хочу я в него стрелять, и все тут. Или — еще лучше: он меня шлепнет. Ну, ей же ей, это уже чересчур! Одни расходы на похороны… мать твою, да тут паршивым миллионом не обойдешься. (Пожалуйста, пожалуйста, вот свободное место, присаживайтесь.) Что, Останин потом по тебе заплачет? Держи карман. Хрена он заплачет. Разве пожалеет, что пулемета не дал. Ну, допустим, не убьют. Просто наделают дырок в шкуре. Так твою и растак! У меня что — этих шкур навалом? Если у тебя нет запасного народа, то и у меня шкур не избыток. (Извините, я нечаянно!) Как подумаешь, волком взвоешь. Голова идет кругом. Ну, мать твою…»

И по пути от автобусной остановки до дома штурман продолжал рассуждать в таком же духе, нехорошо отзываясь о командире, о тех, кто его собирался убить и, соответственно, кого он сам, об окружающем мире и вообще о жизни. Попутно он разъяснил какому-то провинциалу, как добраться до нужной улицы, и тот был просто покорен его обходительностью, воскликнув про себя: «Что значит — городские, черти!» Перекатил через перекресток коляску с детенышем, помогая женщине, у которой на подходе явно намечался очередной законопослушный (а может, и не очень) гражданин великой державы. Отдал тысячу рублей слепому нищему баянисту.

Перед самым своим домом штурман приказал: «А ну, возьми себя в руки и прекрати истерику!»

Перед дверью квартиры окончательно пришел в себя.

Порог он переступил вполне целеустремленным и собранным мужем.

Он думал, что его сразу же встретит жена с пацаном, но они ушли в магазин или на прогулку, и это дало ему дополнительную передышку.