Воробьиная река

Тем не менее, вечно в эту игру под названием «безусловное счастье» играть было невозможно, это она тоже понимала – гораздо лучше и отчетливее, чем причину своего безмятежного покоя, накрывшего ее в этой необъяснимой ситуации стеклянным колпаком неприкосновенности и восторга. В какой-то момент ее игра даже показалась ей не только необъяснимой, но и глупой – невозможно никуда уехать, скрыв это от всех. Возможно, конечно, если это эксперимент, арт-проект, спецзадание. Но какой смысл в этом арт-проекте, если она даже рассказать о нем никому не может? Можно рассказать мужу – но как он отреагирует, зная, что она тут бродит его дорогами тайно от него уже две недели? Он тоже, наверное, решит, что она не в себе, что она его преследует, например, и будет снова скандал, как тогда с полкой, лучше не вспоминать. Понятно, что он скажет. «Ты подумала, что у меня тут любовница, вот что, – скажет он. – И не надо притворяться, что ты тут такой олененочек, феечка, Амели. Приехала и выслеживала. Какой позор». Такого позора ей не перенести – все ее хрупкое счастье рисковало быть погребенным под валом этого черного бытового подозрения в шпионаже. Поэтому любой ценой молчать, скрываться, по истечении срока сбежать и не вспоминать. Счастье – слишком хрупкая штука. По вечерам, наливая в стакан густое, как земляничный компот, розовое вино, купленное прямо на улице у местных умельцев, она считала дни, минуты и секунды, понимая, что вся она теперь – как этот стакан, нечто хрупкое и беспокойное, целостность и ясность чего зависит исключительно от цепкости ее же собственных пальцев, разожмет и ничего не останется, только липкая земляничная лужица и никакого больше счастья, никакого больше покоя. Ответить себе на вопрос, что именно делает ее счастливой – сопричастность магическому милому быту близкого человека или магия неприсутствия нигде, она так и не смогла. Не до ответов, когда все так ненадежно.

В любом случае рано или поздно это должно было случиться – муж оказался немного непунктуальным или просто соврал, сорвался, обманул один раз. «Завтра после работы очень много дел, – написал он. – Поеду сразу домой. Из дома сразу же тебе напишу. Хотя, конечно, хотелось бы пойти на набережную, где чайный домик, но что поделать». Она пошла, разумеется, на эту набережную в тот вечер, надев свое любимое шелковое синее платье с разными пуговицами, и, заворачивая за угол чайного домика, увидела его, идущего навстречу, одетого в совсем незнакомую рубашку, загорелого и грустного.

Все это должно было как-то закончиться, поэтому она не удивилась. Хотя, наверное, можно было развернуться и убежать, но вдруг он ее уже заметил? Она замерла, потом подбежала к нему, виновато улыбнулась и сказала:

–  Только не бойся, пожалуйста. Не бойся. Привет.

Она ужасно боялась его напугать или шокировать, хотя и была невероятно рада его видеть, сердце просто вырывалось из груди (она подумала это именно такой фразой: сердце вырывается, надо же, все так и есть, как пишут!).

–  Я тут случайно, – поспешно уточнила она. – Все хорошо, дома все нормально, все живы.

Муж наконец-то остановился и посмотрел на нее с испугом и недоумением. Она тут же сделала шаг ближе, взяла его за плечи, но получилось странно, как будто она хватается за незнакомый неудобный тренажер в спортзале. Он посмотрел на нее так, как вообще никогда еще не смотрел ни на нее, ни на что бы то ни было вообще.

–  Я увидела тебя и поняла, что все-таки должна подойти, – затараторила она, упираясь ладонями ему в плечи. – Только не спрашивай сразу все, пожалуйста, давай пойдем куда-нибудь, и я объясню, что я тут делаю и как я тут оказалась, хорошо?

–  Мм. Мне это нужно? – очень тихо, отчетливо спросил муж, немного заикаясь.

–  В смысле? – не поняла она. – Что тебе нужно? Ты просто не понимаешь, что я тут делаю, да?

–  Да мне без разницы, – сказал муж. – А можно хотя бы объяснить, в чем дело? Мы знакомы?

–  В смысле знакомы, – беспомощно улыбнулась она. – Ну знакомы, да, я твоя жена, и мы…

Тут она поняла, что муж продолжает смотреть на нее этим жутким взглядом, как будто он – вещь, или она – вещь, или они оба – чужие вещи, потому что только вещи могут смотреть на другие вещи таким пустым, совершенно пустым взглядом – стоп, этого не может быть.

–  Я твоя жена, – испуганно сказала она, отпустила его воротник (вот почему он на нее так смотрел) и опустила руки. – Это же я.

–  Я первый раз вас вижу, – сказал муж. – Что вы хотите мне сказать? Что вы моя жена? Я вас не знаю. Какая вы мне жена, если я вас не знаю?

–  Я вас, то есть тебя, знаю, – сказала она, вообще не понимая, что происходит. – Я твоя жена, а ты мой муж. Я это знаю так хорошо, как вообще мало что знаю, учитывая, что я уже совершенно запуталась тут. Ты что, не хочешь со мной общаться? Ты не хочешь меня знать? Ты решил, что я сошла с ума, да?

–  Кажется, да, возможно, – сказал муж. – Я прошу прощения, но я пойду.