Ворон

Девочка ничего не понимала из сказанного Маэглином, но зато понимала, что он очень несчастен и, потому, поцеловала его в щеку; как, должно быть, целовала и своих кукол, когда казалось ей, что они чем-либо расстроены.

Маэглин весь как-то сжался от этого поцелуя:

— Ах, почему же ты не пришла пораньше? Почему же?! Почему же?!!

Тут Маэглин выскочил из-за стола, и, покачиваясь, остановился посреди коморки; руками он сжимал лицо.

— Знай, знай, что мне очень не хватало такого вот поцелуя! Ах, зачем же я сидел все это время, забитый в угол! Да я же был слеп! Будто, все эти годы помутнение на мне было. И чего, и зачем я этого ждал?! Ох, не понять, не понять теперь. А страшно то как!

Девочка подошла к нему, дотронулась ладошкой до его подрагивающего локтя.

Сама она уже не плакала, но всеми силами пыталась успокоить Маэглина, словно бы он был ее младший братец:

— Пожалуйста, не плачь больше, а то я и сама расплачусь. Я знаю — государь Хаэрон нам поможет. Вот мы выспимся, и завтра утром поедем к нему.

— К государю?! — испуганно выкрикнул Маэглин. — Ну уж нет — он то не поможет. Он только осудит, накажет! Нет, нет — он проклянет бедного Маэглина! — и, наконец, он выкрикнул с ужасом. — Он велит казнить меня!

Девочка вновь принялась утешать его, как маленького, а Маэглин теперь и впрямь был, как маленький. Ведь, не оставалось ничего от былой его напускной, мрачной неприязни — и вот открылся человечек ничего не знающий, ничего не понимающий, и ужасающейся глупости всего, чем жил он раньше.

— Нет, нет. — шептал он. — К нашему государю я не пойду! Нет! Но мне надо остановить Их… Ведь, я предал…

Обхвативши руками голову, заметался он из угла в угол, продолжая что-то бессвязно выкрикивать. Девочка, видя его страдания, опять заплакала; а он, услышав ее плач, болезненно вскрикнул, бросился, обнял, расцеловал, зашептал:

— И будешь ты жить счастливо!.. Да, да — как эльфийская принцесса!

Он отдал ей кошель с золотыми и зашептал:

— Ты к государю лучше не ходи! Не поможет он тебе, только время зря потеряешь. Иди на запад, ну а я, если все хорошо будет, догоню тебя!

И Маэглин бросился в ночь. Он чувствовал теперь, что что-то страшное, непоправимое произойдет в том случае, ежели он откроет ворота, но не понимал того, что ничего, кроме того, что принял кошель — он не совершил. Ведь, ключ оставался при нем, и он волен был открывать, или закрывать врата так же, как и прежде. Маэглин уверился, что надо догнать посланца, и высказать ему все. Тогда, по наивному его мнению — все разрешилось счастливо…

И вот он распахнул ворота, ворвался в туман, едва не свалился в Бруинен, но нашел мост и бросился на восточный берег. Там расходились три больших тракта: на север, на восток, и на юг. Маэглин, ни на мгновенье не останавливаясь, метнулся по тому, который вел на восток.

Через некоторое время туман рассеялся, и он оказался леса, который показался ему и дремучим, и необъятным, и колдовским — ведь он, всю жизнь проведши в городе, никогда раньше и леса не видел. Теперь он плакал, и дрожал от страха, но, все-таки, продолжал бежать. Вот мелькнула, ведущая в глубь чащи тропинка и Маэглин увидел там какое-то движение. И он уверился в том, что в этой ночи есть только он и этот посланник. Вот он бросился на эту тропу…

По лицу его били ветки; он много раз спотыкался, падая на землю, выкрикивал:

— Я передумал! Убирайтесь прочь!

Потом он очнулся лежащим на дне оврага. Холодная родниковая вода обмывала его голову и тело. Только пробивался рассвет; и туман, поднимаясь все выше, обвил розовым куполом кроны деревьев; так, что, казалось, будто лежит он на полу длинной залы, с рядами уходящих вдаль колон.

Маэглин, вздрагивая от утренней прохлады, медленно поднялся; выбрался из оврага, и, заваливаясь из стороны в сторону, считая плечами стволы, побрел, куда глаза глядят. Через час вышел он на поле над которым, как и над всеми окрестными полями, мягко сиял мэллорн.

И вот Маэглин протянул к царственному древу руки и вскрикивая:

— Страшная пустота позади, ничего-ничего там нет! Я был одержим злом, но теперь то я освободился. А, будь что будет — пойду к государю, и расскажу, как все было — пусть он меня и судит.

И Маэглин очень медленно, так как мало было сил в его измученном душевными терзаньями теле, побрел к мэллорну — и, хотя, казалось, что древо совсем рядом — до него еще были долгие часы ходьбы…

* * *

В то же время, когда Маэглин намеривался признаться во всем государю, верстах в двадцати к северо-востоку от него, в глухом еловом лесу, на дне большого, увитого змеистыми корнями оврага, из-за каменной плиты слышались грубые отрывистые голоса. Если бы перевести те слова на язык, которым пользовались Барахир и Маэглин, то вышло бы примерно следующее:

— Ну что, Баргх, ты выполнил то, что было тебе порчено?

— Да.

— А неужто этот хранитель ворот оказался таким дурнем, как рассказывал наш смотровой?

— О да! В глазах его — ни капли разума! Можно было даже и не давать ему этот мешок с поддельными золотыми — он согласился бы и так!

— Барх, ты знаешь, что, если ты ошибся — подохнут многие из наших?