Ворон

Никто, не успел опомниться — только младенцы в одно мгновенье закричали сильнее. А черное пятно уже переметнулось на лоб Рэроса — черные отростки протянулись к его пылающим, наполненным слезами и прощеньем глазам…

Какое-то краткое мгновенье, но вот тень взметнулась обратно к небу, а адмирал заслонил лицо ладонями, пошатнулся, но все-таки устоял — привалился спиною к своему коню, и стоял так, заслонив лицо руками, и издавая болезненный стон.

— Батюшка, что с вами?! — выкрикнул Альфонсо, бросился к нему, да тут, на полпути и остановился — увидел, как из под ладоней потянулись, закапали к траве две густые струйки крови.

Юноша все понял — да тут и зажал свои глаза — только бы не видеть это! Но он видел — все одно видел эти две кровяные струйки. И голос отца слышал:

— Черно, как же черно! Ничего нет… как же болят глаза!.. Неужто… Что это было?! Альфонсо, Альфонсо, взгляни на меня! Где ты, сын мой!..

А юноша пятился с зажатыми глазами и шептал иступлено:

— Я не делал этого! Нет! Не делал!.. Да что ж это такое?! Да сколько же можно боли?! Не осталось ничего святого! Все погибли… я погиб…

И тут он почувствовал, как на плечо ему уселся ворон, вцепился в него когтями, и ударив клювом в тебя, закаркал на самое ухо:

— Хватит же скулить! Ты сам виноват! Он бы, все равно, не отпустил тебя! Я сделал лучшее, что мог — он остался жив, и не будет преследовать тебя! Теперь — на Сереба и — вперед!

Альфонсо бросился бежать среди бордовых трав.

Едва ли он видел что-нибудь кроме беспорядочного мелькания оттенков крови со всех сторон. Он и падал в это марево кровяное не раз, но, каждый раз вскакивал, и продолжал бежать, не смея даже оглянуться — он жаждал бежать до тех пор, пока бы не разорвалось у него сердце.

— Я ненавижу его! Как же я мог назвать его другом?!.. Разверзнись земля! Поглоти ты меня в пучину свою!

Но закончилось все тем, что он выбежал обратно к озерцу, где, возле воды стоял, ждал чего-то Сереб, а отец, прислонился спиною к своему коню, и стонал, звал сына. Ладони адмирала по прежнему загораживали лицо — однако, весь кафтан его был перепачкан в крови…

Вот он почувствовал, что сын его поблизости, протянул в его сторону руки — открылись пустые, сочащиеся кровью глазницы — зрелище от которого Альфонсо стало совсем плохо, и он едва сдержал рвущийся вопль.

— Я знаю — ты там. — адмирал сделал навстречу ему шаг, но вот покачнулся на ослабевших ногах, и вынужден был вновь прислонится к спине своего коня.

— Батюшка, веришь ли ты, что — это не я сделал?!.. Скажи же, батюшка! — и тут, не в силах смотреть на эти кровоточащие раны, он резко отвернулся…

— Подойди ко мне!.. Подойди — я должен дотронуться до твоего лица! — слабым голосом хрипел адмирал — этот, еще несколько дней назад полный жизненных сил человек.

Альфонсо попытался перебороть ужас. Он сделал к отцу своему несколько шагов, но тут на землю между ними вновь уселся ворон, расправил свои крылья и повеяло от них таким жаром, что Альфонсо, как ни старался — не мог и шага сделать.

— Прочь, прочь! — каркал ворон. — Забудь про него!

— Отец! — выкрикнул Альфонсо, и тут, опаленный жаром, повалился в траву — застонал, пытаясь подняться — жар ударил его волною — отбросил в сторону. — …Батюшка, я с тобою!

Тут он смог приподняться, и увидел, как задрожали окровавленные скулы адмирала — он выкрикнул в неожиданной ярости:

— Теперь я все понимаю! Изменник, негодяй! Будь же ты проклят! Ты не сын мне — ты Враг, проклинаю!..

С этими словами он выхватил клинок и шагнул навстречу Альфонсо, хрипенье непрерывно вырывалась изо рта его, кровь из глазниц все вытекала…

Но между ними сидел ворон, махал своими раскаленными крыльями; от одного, особенно сильного взмаха — волосы на голове адмирала задымились, сам же он застонал и повалился в траву — еще пытался подняться оттуда, но уже тщетно.

— Проклинаю! Матереубийца! Ненавистный! Альфонсо окаянный!.. Ну, дай мне только подняться, зарублю!

— Батюшка! — с болью выкрикнул Альфонсо. — Да прости же ты меня! Да не виноват же! Уж если ты не простишь, кто ж тогда простит?! Где ж мне утешенье от боли то этой искать?! В смерти ли?! А смерть то не дается — сил во мне слишком много молодых, чтобы так вот легко смерть принять!.. Батюшка!!! — от этого страшного вопля, еще сильнее зарыдали малыши.

— Прощения!.. — рыдал, повалившись в траву, Альфонсо.

— Прощения?! — безумно усмехнулся адмирал. — Не будет тебе прощения ни от меня, ни от потомков! Да — мучайся — ты этого заслужил!..

Несколько мгновений Альфонсо просидел как бы в оцепенении, потом промолвил:

— Да, вы правы — меня нельзя простить. Слишком много захотел — посидеть в темнице, да грех свой искупить. Да — я страдать должен, так страдать, чтобы изгореть всему, а потом то из пепла возродится… Не прощайте, проклинайте меня — называйте меня матереубийцей, и предателем — такой я и есть. Но позвольте же вам помочь!..

И он сделал было к нему движенье, но адмирал сделал резкое движенье рукою, точно отталкивая его; прохрипел с яростью: