А вести и впрямь были тревожными. На Бухтарме кто–то изуверски сгубил русскую деревню, не пожалев ни людей, ни собак, ни скотину. И никаких концов. Отчего обросла тут же эта история всякого рода небывальщиной и слухами. Говорили про странные следы в лесах, про оголодавшее по случаю холодной и вьюжной зимы племя снежных дикарей, про вставшего от сна дракона Алтайских гор, про вылазку китайских диверсантов, про адовы врата, хранимые огненной и ледяной стражей, про полевые испытания выродков–солдат, скроенных из человеческого материала скальпелями секретных хирургов… Бригад–майор, впервые услыхав про выродков–солдат от техника–казаха, чье левое ухо всегда было заткнуто воском, так как шайтан соблазняет людей, нашептывая скверну именно в это отверстие, хохотал до судорог: зачем империи монстры Франкенштейна, когда у нее есть он, Буй–тур Глеб, и верные сыны – крылатые казаки, готовые разделать черта под орех?!
Потом – бессмысленная бойня на Кобдо у переправы. По просьбе русской стороны монголы пустили на осмотр места побоища имперских экспертов – картина жуткая, как и в деревне на Бухтарме. Неужто же и впрямь китайцы? Но ведь следов злодеев не нашли, а если и нашли – не объявили, чьи они, следы, смолчали. И кто тогда давил китайские заставы на перевале Улан–дабан и на Черном Иртыше в Джунгарии? Кто сорвал с небес Синьцзяна пассажирский самолет, летевший в Красноярск из Урумчи? Там были русские, китайцы, уйгуры и даже группа путешествующих шведов. Все всмятку, в общий блин – костей не разобрать. О том, что самолет был кем–то атакован, свидетельствовали перед обрывом связи выкрики пилотов, а также расшифровки записей из выкрашенных в мандариновый цвет черных ящиков. Однако вот опять же – кем? В желтых бюллетенях желтого Китая писали то о драконе неба, то о бесцеремонной провокации со стороны России, то об уйгурских карбонариях… Однако погранцов своих в ружье подняли и стягивают уже войска в Синьцзян и в приграничье по Амуру. Оборотистыми и надменными сделались ханьцы, набрались снова шафранового духа – роют копытом землю, рвут удила. Но первой целью для Поднебесной, конечно, станет просторная Монголия. Кочевая Русская империя, само собой, придет потомкам алтын–ханов на помощь… Тут и начнется.
Так, болтая ложечкой в стакане чая ломтик лимона, мыслил бригад–майор в стеклянном фонаре сторожевого дирижабля – парящей, локационной, авианесущей крепости с шестью истребителями на нижней палубе, надежной воздушной цитадели, огражденной от радаров и ракет врага закрученными полями магнитных ловушек и искривленным пространством охранного щита.
Внизу, открытые чистым небесам, неспешно проплывали зеленые просторы Семиречья – из восьми мощных двигателей сейчас работали только два, и то в четверть силы. Справа вилась среди холмов стальная жила Иртыша, впереди неподвижно посверкивало водохранилище Бухтарминской станции, дальше в сизых далях вздымался Нарымский хребет, ковыльный на подступах, с березняками и пушистым лиственничным лесом на склонах. Скоро зеленая степь выцветет, пожелтеет и иссохнет пуховник, который местные называют «дыриса», пучки его станут жесткими, как проволока… Но сейчас степь, овеваемая ветрами, полными дразнящих, сводящих с ума запахов, только затевала свое короткое буйство.
Между тем небо в соответствии с метеопрогнозом менялось: с северо–запада шли тяжелые тучи, неся благодатный дождь, освежающий потоп, дарующий жизнь здешним местам на всю длину грядущего знойного лета. Дабы не прерывать дежурное патрулирование, Буй–тур Глеб отдал приказ подняться выше отягощенных благодатной влагой облаков. Тут же ровный гул двигателей сменил тон и упругая сила слегка вдавила бригад–майора в кресло, вознося огромный дирижабль в бирюзу чистых небес. Несмотря на лихой маневр, называемый пилотами эскадры «кривой верстой», плавность хода была такой, что даже ложечка не брякнула в стакане.
…Облачный фронт уже уперся клином в Нарымский и Катунский хребты, тучи теснились, наседали, вздымались, как ледяные торосы, давили друг друга, истекая ливнем на степь и предгорья, когда радар засек объект, движущийся с юго–востока примерно встречным курсом. «Едет рыцарь на коне, приблизительно ко мне…» – оживившись, пропел себе под нос Буй–тур Глеб.