Ворон и роза

— Понимаешь. Кто-то настойчиво пытается убить тебя. Ты знаешь, но не хочешь мне сказать почему. Тебя обидели, и очень сильно, я так думаю.

— Оставь свои диагнозы для кого-нибудь другого. Мне они не нужны.

— Дэниел, — ее ладонь вновь опустилась на его руку, согревая своим теплом. — Доверься мне. Помнишь, что я говорила, когда ухаживала за тобой после твоего ранения? Я не смогу вылечить тебя, пока не узнаю, где болит.

— Я помню, доктор.

Дэниел не смел, поднять взгляд на Лорелею. Нельзя позволять ей смотреть на него такими глазами, нельзя разжигать в ней огонь, который он не в состоянии поддерживать. Дэниел свирепо посмотрел на девушку, используя гнев в качестве стены, чтобы отгородиться от нее.

— Ты прячешься от меня, как улитка в свою раковину. Ты не допускаешь меня к себе, Дэниел. Почему? Не потому ли, что я узнала о тебе такое, что ты предпочел бы скрыть?

— Я обороняюсь, а ты лезешь не в свое дело. Не жалей меня и ничего от меня не требуй, — он отдернул руку. Дэниела глубоко задел обиженный взгляд Лорелеи.

Как раз в этот момент из-за угла главного здания появились отец Эмиль и отец Гастон. Даже издалека Дэниел мог видеть их раскрасневшиеся лица, резкие движения рук. Парижские каноники беспокоили его. Наверняка, они много знали и еще больше скрывали.

— Не спрашивай меня ни о чем, Лорелея, — произнес он, поворачиваясь к девушке. — Лучше сиди и любуйся на телосложение Сильвейна.

Девушка отшатнулась, словно он ударил ее.

— Ты спрашивала, чем плохо быть уязвимым? Вот этим, — Дэниел смахнул слезу, покатившуюся по ее щеке и направился продолжать кладку печей.

Хорошо, что она не могла видеть его лицо в этот момент. У Дэниела к горлу подкатил комок. Лорелея де Клерк была полна противоречий. Священники одели ее в бриджи и коротко остригли волосы. Они обучили ее различным наукам, от математики до медицины. У этой девушки были манеры крестьянки, ум ученого, мастерство искусного врача и сердце доверчивого ребенка. Несмотря на старания каноников изолировать ее от мира, вопреки их отрицанию ее откровенно чувственной натуры и вопреки ее собственным сомнениям, Лорелея уже становилась зрелой женщиной. Желания так и бурлили в ней, неудержимые, как весенний поток.

Позже, этим же утром, Лорелея сидела в кабинете отца Джулиана и терпеливо ждала, как она делала много раз за все эти годы. По своей обычной манере он вызвал ее, но сразу не торопился переходить к делу. На столе перед настоятелем лежала целая стопка писем. Он брал их одно за другим и тщательно просматривал каждое.

Наслаждаясь тишиной, девушка обвела взглядом знакомую комнату: тяжелая деревянная скамеечка для молитв перед образом; укромная ниша у окна, где она в детстве сидела и рисовала свои картинки, пока отец Джулиан работал; массивный сосновый письменный стол со множеством отверстий от сучков — все это она знала наизусть.

Но не все воспоминания об этой комнате были приятными. Время от времени кабинет становился местом бурных споров и серьезных дискуссий о том, что она за личность и кем бы он хотел видеть ее в будущем. И даже во время самых горьких ссор Лорелея ни разу не усомнилась в отеческой любви к ней отца Джулиана.

Девушка заерзала на стуле и решила рассказать отцу Джулиану о подозрениях Дэниела, но не желая обидеть кого-либо из обитателей приюта подобными обвинениями, передумала.

Настоятель собрал свои бумаги в аккуратную стопку и положил рядом с чернильницей. Наконец он посмотрел на нее.

— Ди Лидо и баронесса уже уехали?

Лорелея кивнула:

— Сразу же после утренней молитвы.

Девушка пыталась преодолеть чувство вины, которое сейчас испытывала. Она должна была рассказать настоятелю о том, что отослала свой трактат барону Неккеру, и о своей просьбе к его дочери Жермин. Наверняка, он об этом скоро и сам узнает.

— Я был занят, — сказал отец Джулиан, — и не смог проводить их.

Но вся правда заключалась в том, что отец Джулиан ненавидел прощания. Он как будто боялся тех испытаний, которые жестокий внешний мир готовит людям, покидающим горы.

— Как малышка? — спросил он. — Она хорошо спала?

— Хорошо, святой отец. Она быстро уснула после того, как Дэниел целый час рассказывал ей историю о Вильгельме Телле, — у Лорелеи вспыхнули щеки. Как такое может быть? В одно мгновение Дэниел нежен и внимателен к ней, а в следующее — сдержан и холоден. — При прощании отец Эмиль взял все в свои руки, — продолжила она свой рассказ, — и напоследок произнес одну из своих пламенных речей о том, как восстал простой народ, требуя у землевладельцев вернуть им их права.

Отец Джулиан приподнял одну бровь:

— И, без сомнения, отец Гастон возражал ему, напоминая об ответственности работников перед их хозяевами?

— Конечно, — Лорелея доверчиво улыбнулась. — Эти двое никак не поладят, но, мне кажется, им нравится, что они такие разные.

Глаза настоятеля насмешливо сверкнули, но он ничего не возразил.

Потеряв терпение, Лорелея спросила:

— О чем вы хотели поговорить со мной?

Он посмотрел на нее холодным, ясным взглядом:

— О Дэниеле Северине.