Ворон и роза

Вид округлых, упругих ягодиц Лорелеи, которые покачивались в такт движениям экипажа, производил на Дэниела неизгладимое впечатление. Дэниел час за часом вспоминал всю их поездку: несколько часов беспокойного сна на постоялом дворе; еда, состоящая только из хлеба и сыра; короткие привалы у дороги в поле, заросшем маком; разговоры с сопровождающими их солдатами, которые следили за каждым их шагом, не оставляя без внимания даже тогда, когда они выходили по личным нуждам.

Дэниел оторвал взгляд от Лорелеи, но воспоминания не оставляли его. Их первая брачная ночь пробудила в ней бурю чувств. Никогда он не встречал женщину, настолько искреннюю в своей страсти, такую удивительно ненасытную в любви, такую Щедрую и отзывчивую на ласки. В пути она то висела в окне, бурно выражая свое восхищение великолепием маленьких, словно игрушечных, церквушек и убранством домов в небольших городках и деревнях, часто встречающихся на их пути; то, в следующее мгновение, уже сидела у него на коленях, обвив ногами его талию и выделывая в движущемся экипаже такие вещи, которые Дэниел даже и представить себе не мог.

Заниматься с ней любовью было настоящим праздником, полным милых приключений, нежности и даже юмора. Ее восторг, широко открытые от удивления глаза зажигали в нем страсть и желание защитить ее, заботиться о ней.

Дэниел мысленно сравнивал Лорелею с другими женщинами, с которыми ему приходилось встречаться интимно, — с женщинами, которые обожают опасность и риск, которых не удовлетворяет простота и нежность в любовном акте, которым необходимы пылкие страсти и эмоции. Дэниел сравнивал Лорелею с… Жозефиной Бонапарт.

Дэниелу приходилось сдерживать свои чувства к Лорелее. И причиной подобного воздержания, сам себе признался Дэниел, был страх. Любовь может сделать их очень уязвимыми. А в логове опасной хищницы, к которой их отправил Бонапарт, нельзя было расслабляться. Его забота о безопасности Лорелеи уже выходила за границы разумного. Все то, что касалось Лорелеи, разуму было неподвластно.

С беспокойством он выглянул в окно экипажа. Грубый деревянный забор вокруг Тюильри сменила железная витая решетка. На въездах с двух сторон дворца располагались караульные помещения, с установленными на них мемориальными досками. Надпись на одной пробудила в Дэниеле бросающие в дрожь воспоминания о том дне, когда он погубил свою душу: «10 августа 1792 г. во Франции была упразднена королевская власть. Она никогда больше не будет восстановлена».

Вдруг неведомая, злая сила швырнула его назад в прошлое, где все идеалы Дэниела Северина были растоптаны в пыли. Вместо ухоженной общественной площади он увидел двор, затянутый дымом, заваленный телами погибших; солдаты из швейцарской охраны с отчаяньем обреченных на смерть стреляли в него из мушкетов. Вместо тихого, построенного с итальянским изяществом дворца он увидел мрачное здание, переполненное завывающими, сошедшими с ума людьми, которые несли в Национальное собрание[20] швейцарские знамена, чтобы швырнуть — их в лицо пьяному, глупому монарху.

Дэниела затошнило. В груди гулко билось сердце. В его ушах грохотали пушки, сухо щелкали выстрелы мушкетов; от запаха растерзанных и подожженных бунтовщиками трупов солдат швейцарской охраны стало нечем дышать.

— Дэниел? — низкий, чистый голос Лорелеи вернул его из темной бездны прошлого. — Ты побледнел. С тобой все в порядке?

Дэниел нервно дернулся, с досадой взглянув на жену, и выдавил из себя жалкую улыбку.

— Просто мне вспомнились события, происшедшие в этом дворце много лет назад.

Она крепко сжала его руку. Ее сила, как всегда, поразила его.

— Теперь у нас будут только хорошие воспоминания, Дэниел. Вот увидишь.

Ему очень хотелось верить ей. Но их поездка в Париж по распоряжению Бонапарта не сулила ничего хорошего. Дэниел был ошеломлен планами Бонапарта относительно Лорелеи, когда, спускаясь с гор по дороге из Аосты, он прочитал «особые приказы для доктора Лорелеи де Клерк Северин», составленные первым консулом.

— О Боже, — крикнула она, прервав его мысли, — посмотри на этих женщин, Дэниел. Они же в ночных сорочках!

От правого крыла по закрытому переходу по направлению к Сене двигалась группа женщин. На них были надеты прозрачные туники; юбки изящно задрапированы вокруг обнаженных ног, открывая плетеные кожаные сандалии в римском стиле. Создавалось общее впечатление рассчитанной и дразнящей наготы.

— Они полностью одеты, — пряча улыбку, сказал он. — Это новая мода.

Она втянула голову внутрь экипажа.

— Ну, это наверняка не очень удобно в холодную погоду.

Она снова бросила взгляд на реку. Между баржами и кабинами для купающихся солнечные лучи сверкали на поверхности воды, как рассыпанные монеты. Она почувствовала себя неловко. Все, все было для нее новым. В Париже она была не на своем месте, как дикая альпийская роза в королевской оранжерее.