Ворон и ветвь

– Все зависит от тебя. Раньше ты звал меня по имени.

– Раньше и звезды светили ярче, и ручьи текли звонче. Торопишься, Вереск. Раз-два, поворот…

– Терновник просил у меня твою голову, – улыбается она невинно.

Терпкость можжевеловых ягод и горечь тополиных почек – в ее запахе. В голосе – тягучий отравленный мед. Я собирал для нее духи дюжину лет, с первой встречи. Хмельная черемуха, пьяный багульник, изысканные смолы востока… Не мне терять голову от собственной работы.

– Смешно, – соглашаюсь я. – И что ты сказала?

– Посмеялась, конечно… А твой дед совсем плох.

Шаг влево, поворот. Четыре пары глаз сверлят во мне дыру, еще чуть – и задымлюсь. Взлетают широкие юбки, пенясь кружевом. У крайнего справа ворот плаща расшит птичьими перьями. Зимородки – мастера иллюзий. Вот кто их прикрывал! А что он делает сейчас?

– Это радует. Почти. Торопишься. Раз-два, поворот…

– О, так ты о ритме? – усмехается она. – Прости.

– И о ритме тоже. Есть еще приятные новости?

Застывшее лицо Терновника, волчьи взгляды, ало-золотое пятно… Пальцы размыкаются, мои ладони ложатся ей на талию, ее – мне на плечи. Она смеется, откинув назад голову, и кончики длинных волос щекочут мне пальцы. Щеки порозовели; круглится, просясь в ладони, высокая грудь; алеют влажные губы… Второе замужество ей на пользу – дивно расцвела. А второй справа – из Ясеней. Никого из королевского клана – почему? И почему она показывает мне это?

– Ты спешишь, – усмехается она. – Теперь повороты через два шага на третий.

– Точно, забыл…

Если прислушаться – хорошо прислушаться, не ушами, – не зазвучит ли над лугом музыка? В свете полной луны кружились мы когда-то на вершине холма-кэрна, и звезды сыпались вокруг – только успевай загадывать желания. Смуглый юноша, сидя на камне, плел для нас мелодию из душистого теплого ветра, пения флейты и лунного света. Ревниво следил серо-зелеными глазами, сияющими ярче падающих звезд, – и реальность танцевала с нами под его флейту, водя безумный хоровод вокруг. Ты помнишь эту музыку, Вереск? Я не силен в гламоре, но мог бы воскресить ее для тебя – каждую ноту.

– Надо чаще танцевать, Керен. Скоро Йоль…

– Непременно схожу в какой-нибудь трактир. Если будет время, конечно.

Третья фигура. Лица так близко, что дыхание мешается. Вот так она и отравила первого мужа… Вино или еду тот из рук нежной супруги даже с кинжалом у горла не принял бы. А вот в танце на празднике отказать не смог. Этикет… Традиции… Она четыре года пила яд, выжидая случай. Вереск поклялась, что не травила его. И это была чистая правда. Она всего лишь дышала рядом с ним во время танца. А до этого четырежды танцевала то со мной, то с наследником Терновников, и оба остались живы. Какие уж тут подозрения…

– Разве мы плохо попадаем в такт? – спрашивает она.

Та флейта, певшая для нас, умерла вместе с волшебством ночи. Воскресить ее сейчас – что мертвую невесту поднять из гроба и уложить с женихом на брачное ложе. Мы отлично попадаем в такт, моя Вереск! Флейта мертва – но сердца у нас бьются одинаково.

– Разве мое изгнание отменили? – усмехаюсь я.

– Твой дед уже на пороге Летней страны. Еще шаг – и старейшин можно будет уговорить.

– Думаю, он не настолько плох, чтобы танцевать с тобой. Значит, протянет еще пару веков…

Мы снова расходимся, церемонно соприкасаясь кончиками пальцев. Шаг рядом, и еще, и еще… Поклон, реверанс. Дымится земля под парчовыми туфельками, рассыпаются в прах стебли дрока под моими сапогами.

– Дошли слухи, – улыбается Вереск, – что у тебя есть наследник.

– Слухи врут, – отзываюсь я.

– Ах, прости. Не наследник, а ученик. Это совсем иное, конечно…

– Это иное, – эхом откликаюсь я.

Шаг, поворот – и замираем друг перед другом. Мой поклон – волосы метут по истоптанным листьям мандрагоры, пахнущим резко, неприятно. Ее реверанс – последний раз колышется кружевная пена пышных юбок, чуть чаще обычного дыхание.

– Йоль близко, – тихо говорит она, не отводя внимательных глаз от моего лица и едва шевеля губами. – Многие уходят в Летнюю страну этой порой. И если ты останешься наследником…

– Не способный иметь наследника не вправе наследовать, – мягко поправляю я.

– Не имеющий наследника, – возражает она.

– Но у меня как раз наследника нет. И не будет.

– Конечно, – соглашается Вереск. – У тебя, конечно же, нет наследника.

Несколько ударов сердца мы смотрим друг на друга. Темный янтарь ее глаз непроницаем. Сказанного – достаточно.