Ворон и ветвь

Мальчишка таращится на меня с нетерпением. Бринар… она смотрит на него, потом на меня – и опять на него, словно рыжая взъерошенная голова притягивает ее взгляд. Открывает рот – и снова смыкает сухие, обветренные губы. Нет, я не буду ничего обещать. Дурная это примета, да еще в канун Йоля. Сейчас каждое слово слышат те, за Вратами. Лучше не говорить лишнего, вообще не обронить ни словечка. Я-то знаю, чем оборачиваются обещания, когда грань миров так тонка.

Она осеняет его святым знаком, торопливо чертя стрелу в круге. Не странно ли? Призывать Свет Истинный против Его служителей, которые, уж наверняка, так же призывают Его против нее самой! Впрочем, тут не мне решать. Будь я Светом, скорее откликнулся бы ей, чем ждущим нас в доме.

– Да хранит вас… – она осекается, виновато опуская голову.

– Пусть хранит, – откликаюсь я. – Или хотя бы не мешает.

Говорить, чтоб она уходила, если у нас не получится, никакого смысла. Такая не уйдет, не бросит детей. Лишь бы не кинулась вслед, когда начнется заваруха. А в том, что она начнется, никакого сомнения.

Мы ступаем по скрипучему снегу, не особенно скрываясь, но и не выходя на середину улицы, которую видно из окна. Мальчишка сопит рядом, от него веет напряжением. Щенок, который может и не успеть вырасти в волкодава. Стоило оставить, наверное…

– Что мне делать? – угрюмо спрашивает он.

– Пока что молчать.

Мы доходим до ворот соседнего с нужным дома, останавливаемся у забора. Так тихо, что еще чуть – и услышишь, как падают снежинки. Трое инквизиторов, полных сил и готовых к драке, с заряженными амулетами. А там, дальше, еще несколько, и один Темный знает, что у них в арсенале. Мальчишка переминается с ноги на ногу, он замерз, но дрожит не только от холода, и я все острее жалею, что взял его с собой. Насколько проще было бы одному!

– Так мы будем…

Развернувшись, я зажимаю ему рот ладонью, другой рукой прижав затылок. Наклонившись к самому лицу, говорю тихо, но четко:

– Я велел молчать. Еще раз откроешь рот без разрешения – отправлю к матери.

В глазах рыжего такая ненависть, что мне почти смешно, он дергается, но тут же, опомнившись, замирает в моих руках и нехотя опускает взгляд, пряча злость. Нет, так дело не пойдет.

– Я не смогу драться с ними на равных, – говорю негромко, вглядываясь в темную стену перед нами. – Их трое, и это не простые солдаты, а натасканные псы капитула. А во-о-он там, в конце улицы, ждут еще несколько.

Я молчу о том, что почти пуст, и о том, что придется прикрывать их с сестрой. Расклад – хуже и придумать трудно. Мальчишка подается вперед, тоже смотря в белую полумглу, вздыхает так быстро, что это похоже на всхлип, но молчит.

– Нам не нужен поединок, – объясняю я зачем-то. – И не вздумай сунуться под заклятия. Тебя учили бою?

– Я сын рыцаря, – мрачно отзывается мальчишка. – Был бы меч…

– Он бы расплавился в твоих руках, – невольно усмехаюсь я. – Поверь, палка сейчас лучше. Если вспыхнет – просто бросишь. Держись за моей спиной…

– Я не трус!

– Во имя Темного! – выдыхаю я. – Прикрыть спину в бою – это не трусость. Нам придется ударить очень быстро, как только они отвлекутся. Ударить, взять твою сестру и улизнуть, понимаешь? Хочешь совершать подвиги – поищи дракона…

Последнюю фразу я так часто слышал от Керена, что сам удивляюсь, как легко она слетает с языка. Въелось, впечаталось… Мальчишка раздраженно закусывает губу, но кивает.

– А на что они отвлекутся? – спрашивает тихо и добавляет неожиданно: – Я понял… насчет спины. Не беспокойтесь…

Неужели и правда понял? Ладно, посмотрим. Все равно с тебя глаз спускать нельзя, соратничек…

– А вот на это, – говорю вслух, поднимая перед собой раскрытые ладони и прикрывая глаза.

Вокруг меня Тьма. Холодная, густая, она колышется, обнимая со всех сторон. Но в ней прячутся маленькие искорки, светясь жизнью и теплом. Крысы. В городе они повсюду, а уж здесь, на окраинах, серое племя бессчетно. Я склоняю голову набок, прислушиваясь, и начинаю тихонько насвистывать, посылая зов, которого невозможно ослушаться. Крысы – дети Тьмы, а она ласкается ко мне, как прирученный хищный зверь, и я тоже ее часть.

Серый комочек выскакивает к моим ногам, за ним еще и еще… Мальчишка шагает назад, прижимаясь к самому забору, но крысам не до него. Они погружены в нехитрую мелодию, которую человек и с нескольких шагов не услышит, но там, во тьме, она разносится на сотни шагов, и, более того, каждый зверек, услыхавший зов, передает его дальше, лишь слегка искажая, пока отголосок не затихнет сам по себе. Где-то на улице воет собака, но сразу же смолкает – забилась в конуру, наверное. Серая волна идет по улице, собираясь у моих ног, закипая живыми бурунчиками. Из подвалов, с кладбища – сотни, от мелких крысят до матерых зверей, – воинство ночи повинуется зову.

– Это же…