Ворон и ветвь

Протяжный вой рогов теряется вдали, но по телу все равно катятся волны дрожи. Керен говорил, что зов Дикой Охоты состоит из двух звуков. И тот, который не слышат человеческие уши, куда опаснее. Это он заставляет выть собак и беситься лошадей. Что ж, чувствуя коленями, как вздуваются бока Уголька, я верю в слова бывшего наставника.

В лесу темно и холодно. Полная луна с трудом пробивается сквозь тучи, и тропу еле видно. А еще меня преследует ощущение взгляда в спину. Оно до того сильное, что я прикрываю глаза, сосредотачиваюсь и мысленно скольжу на другую сторону Тени. Здесь все серо и мутно. Серебристые скелеты деревьев ровно светятся в полумраке, кое-где видны крошечные огоньки птиц и мелких зверюшек. Никого! Но между лопатками чешется, словно кто-то глядит поверх стрелы на уже натянутой тетиве. Или это от Рога Охотника такое чувство?

И я тороплюсь. Уголек фыркает, но теперь идет спокойно и быстро – у эшмарцев отличная выучка. До часовни мили полторы, не больше. Она стоит на месте старого капища, разоренного пару столетий назад, и это хорошее место, чтобы переночевать. Для меня – уж точно хорошее. Здесь камни еще помнят старую силу, которую новый бог так и не сумел приручить.

Тропа утоптана. Интересно, кто сюда ходит? И зачем? Когда за рекой построили большой монастырь, служить в часовне сразу перестали. Древний лес вытолкнул из себя чужаков, как плоть выталкивает занозу с гноем.

Молния режет небо почти над головой! Раскат! Я изо всех сил натягиваю узду, Уголек пляшет, рвется вперед, и следующая вспышка высвечивает черный силуэт часовни посреди большой поляны.

Петля повода удобно ложится на столбик у полуразваленного крыльца, я успокаиваю лошадь чарами – заодно и отдохнет лучше. Запах сырости от деревянной стены, провалы узких окон, скрипучее крыльцо. Переступив порог, я замираю не больше чем на мгновение. Щит! Левой рукой – мгновенную защиту, прижавшись спиной к дверному косяку; правой – светляка под потолок! Темная фигура, скорчившаяся на полу у алтаря, сдавленно вскрикивает. Та-а-а-ак… Прикрываясь щитом, обшариваю пространство часовни колдовским взглядом. Человек. Один. Свечение ровное и ясное, никаких амулетов, заклятий, только блестит искра нательной стрелки. Точно – человек. Не фэйри, не покойник. Уже хорошо. Шагаю вперед и возвращаюсь к обычному зрению. Мой светлячок разгорается сильнее, освещая всю часовню.

Вот оно как… Огромные светлые глаза, наполненные страхом, смотрят на меня с перепачканного грязью лица. Толстые рыжие косы вот-вот расплетутся, несколько прядей уже выбились наружу, в них запутались сухие листья. Плотно сжатые губы. Темный шерстяной плащ с меховой опушкой испачкан внизу грязью. Она сюда пешком пришла? Одна? Сегодня?!

Делаю шаг вперед, и женщина еще сильнее вжимается спиной в деревянный алтарь. Да уж! Меня и днем-то можно испугаться.

– Кто вы, госпожа?

Молчит. Но стоит мне сделать еще шаг – в руке незнакомки блестит лезвие длинного охотничьего ножа. И держит она его хорошо, правильно держит. Ну, если ей так спокойнее – пусть.

Пробую еще раз:

– Откуда вы тут взялись? Говорить умеете?

Она тихонько кивает. Значит, просто боится? Блестящие глаза внимательно изучают меня с ног до головы. Вряд ли осмотр ее успокоит. Выгляжу я наемником или бездоспешным рыцарем. Не лучшая компания для женщины ночью в лесу. А если еще добавить огонь под потолком…

– Я вас не трону. Не бойтесь.

– Почему я должна вам верить, господин?

Вот и голос прорезался. Приятный голос, кстати. В меру низкий, мелодичный, с легкой хрипотцой. И выговор не местный.

– А что вам еще остается? – усмехаюсь я, присаживаясь на останки скамьи в нескольких шагах от нее. – Сегодня ночь Самайна. Не то время, чтобы чинить кому-то обиду.

– Вы… чтите старых богов?

– Я помню, что это их земля. А теперь говорите, откуда вы взялись и что тут делаете?

Она еще плотнее сжимает губы, с вызовом глядя на меня. Красотка с характером.

– Госпожа, я не оставлю рядом с собой в такую ночь неизвестно кого. Не хотите говорить – выставлю вас наружу, – спокойно сообщаю, любуясь сердито сверкающими глазами. А она уже далеко не девочка. Лет тридцать? Пожалуй. Кожа еще молодая, и губы пухлые. Но в уголках глаз морщинки. И какое-то странное ощущение от ее внутреннего сияния: словно оно временами двоится, бросает отблеск. Ведьма? Нет, что-то иное.

– Вы… Вы же обещали!

– И что? – лениво интересуюсь я. – Зла вам я не причиню. Просто ночевать будете снаружи.

Она косится на мой светляк и заметно напрягается. Переводит на меня взгляд, светлые глаза смотрят жалобно и наивно. Слишком наивно.

– Я ехала на богомолье. В монастырь святого Матилина, он здесь совсем рядом. Но в лесу на нас напали. Какие-то люди в отрепьях… Наверное, разбойники. Моя лошадь испугалась факела и понесла. Я так боялась! Вцепилась в повод и держалась изо всех сил. А потом она устала и успокоилась. Только я заблудилась. Прошу вас, господин, кто бы вы ни были, не причиняйте мне зла…

В течение всей истории я смотрю на нее и улыбаюсь. И под этой улыбкой она смущается все сильнее, пока не замолкает, нервно теребя край плаща.