Ворон: Полное собрание сочинений

На все это — увы! — мне нечего ответить. Намек — вот единственное, что мне дозволено. Таковы обстоятельства. Однако по здравом размышлении я решил как можно меньше распространяться о деле столь щекотливом, — повторяю, столь щекотливом и, сверх того, затрагивавшем в то время интересы третьего лица, гнев которого в настоящее время я меньше всего желал бы навлечь на себя.

Вскоре после этой необходимой операции мы предприняли попытку выбраться из казематов нашего склепа. Соединенные силы наших вновь обретенных голосов были столь велики, что мы очень скоро заставили себя услышать. Мистер Ножницы, издатель партии вигов, опубликовал трактат «О природе и происхождении подземных шумов». Газета демократов незамедлительно поместила на своих столбцах ответ, содержавший возражение, опровержение и, наконец, подтверждение. Лишь после вскрытия склепа удалось разрешить этот спор: появление мистера Вовесьдуха и мое собственное доказало, что обе стороны были совершенно не правы. Заканчивая подробный отчет о некоторых весьма примечательных эпизодах из моей и без того богатой событиями жизни, я не могу еще раз не обратить внимание читателя на преимущества столь универсальной философии, ибо она служит надежным и верным щитом против тех стрел судьбы, кои невозможно ни увидеть, ни ощутить, ни даже окончательно постигнуть. Уверенность древних иудеев, что врата рая не преминут раскрыться перед тем грешником или святым, который, обладая здоровыми легкими и слепою верой, возопит «аминь!» — была совершенно в духе этой философии. Совет Эпименида (как рассказывает об этом философе Лаэрций во второй книге своих сочинений) воздвигнуть алтарь и храм «надлежащему божеству», данный им афинянам в те дни, когда в городе свирепствовала моровая язва и все средства против нее были исчерпаны, также совершенно в духе этой философии.

Литтлтон Бэрри

БОН-БОН

Quand un bon vin meuble mon estomac,

Je suis plus savant que Balzac —
Plus sage que Pibrac;
Mon bras seul faisant Fattaque
De la nation Cossaque,
La mettroit au sac;
De Charon je passerois le lac
En dormant dans son bac;
J’irois au tier Eac,
Sans que mon Coeur fit tic nit ac,
Presenter du tabac[56].

Французский водевиль

Что Пьер Бон-Бон был restaurateur[57] с необыкновенными достоинствами, этого, я полагаю, не решится отрицать никто из людей, посещавших маленькое кафе в cul-de-sac Le Febvre[58] в Руане. Что Пьер Бон-Бон был не менее выдающийся философ своего времени, это еще неоспоримее. Без сомнения, его pates a la foie[59] были безупречны; но какое перо способно воздать должное его эссе sur la Nature[60], его мыслям sur l’Ame[61], его наблюдениям sur i’Esprit?[62] Если его omelettes[63], его fricandeaux[64] были неоценимы, то какой litterateur[65] его эпохи не заплатил бы за Idee de Bon-Bon[66] вдвое больше, чем за все Idees[67] всех остальных savants[68], вместе взятых? Бон-Бон рылся в таких библиотеках, где никто другой не рылся, прочел столько, что никто другой не мог бы даже представить себе такой груды книг, понял больше, чем всякий другой считал возможным понять; и хотя в эпоху его славы нашлись в Руане авторы, утверждавшие, будто его dicta[69] не обладают ни чистотой слога Академии, ни глубиной Лицея, хотя его доктрины были поняты далеко не всеми, но отсюда вовсе не следует, что их было трудно понять. Я думаю, что многие считали их темными именно вследствие их очевидности. Бон-Бону сам Кант обязан своей метафизикой. Он не был ни платоником, ни, строго говоря, аристотелианцем; он не тратил, подобно новейшему Лейбницу, драгоценных часов, которые могли бы быть употреблены на изобретение какого-нибудь fricassee[70] или, facili gradu[71], на анализ какого-нибудь ощущения, — он не тратил их на дерзкие попытки примирить масло и воду этических споров. Вовсе нет. Бон-Бон был иониец — Бон-Бон был также италиец. Он рассуждал a prioiri[72], он рассуждал также a posteriori[73]. Его идеи были врожденные или, наоборот, приобретенные. Он верил в Георгия Трапезундского, верил в Виссариона. Бон-Бон был рьяный бонбонист.