Ворон: Полное собрание сочинений

— Хорошо, хорошо, будь по-вашему! — сказал дьявол миролюбиво, а Бои-Бон, чтобы отметить победу над его величеством, счел своим долгом прикончить вторую бутылку шамбертена.

— Как я уже сказал, — продолжал посетитель, — как я заметил несколько минут тому назад, многое в вашей книге чересчур outre[95], monsieur Бон-Бон. Что вы порете, например, о душе? Скажите, пожалуйста, сударь, что такое душа?

— Душа — уэ — душа, — ответил метафизик, заглядывая в свою рукопись, — бесспорно...

— Нет, сударь!

— Без сомнения...

— Нет, сударь!

— Неоспоримо...

— Нет, сударь!

— Очевидно...

— Нет, сударь!

— Неопровержимо...

— Нет, сударь!

— Уэ!

— Нет, сударь!

— И вне всяких споров...

— Нет, сударь, душа вовсе не то!

Тут философ, бросив на собеседника злобный взгляд, поспешил положить конец спору, осушив третью бутылку шамбертена.

— В таком случае — уэ — скажите, пожалуйста, что же, что же такое душа?

— Ни то ни се, monsieur Бон-Бон, — отвечал его величество задумчивым тоном. — Я пробовал, то есть я хочу сказать, знавал очень плохие души и очень недурные. — Тут он причмокнул тубами и, машинально схватившись за книжку, высовывавшуюся из кармана, страшно расчихался.

Потом продолжал:

— Душа Кратинуса была так себе; Аристофана вкусна; Платона превосходна, не вашего Платона, а комического поэта, от вашего Платона стошнило бы Цербера — фа! Затем — позвольте! — были там Невий, и Андроник, и Плавт, и Теренций! Были Луцилий, и Катулл, и Назон, и Квинт Флакк, милый Квинтик, как я называл его, когда он потешал меня своим seculare[96], а я поджаривал его — так, шутки ради — на вилке. Но у этих римлян не хватает букета. Один жирный грек стоит дюжины римлян, к тому же он не скоро портится, чего нельзя сказать о квиритах. — Попробуем-ка вашего сотерна.

Между тем Бон-Бон оправился и, порешив nil admirari[97], достал несколько бутылок сотерна. Он, однако, услышал странный звук: точно кто-то махал хвостом. Философ сделал вид, что не замечает этого крайне неприличного поведения его величества, и ограничился тем, что дал пинка собаке и велел ей лежать смирно. Посетитель продолжал:

— Я нахожу, что Гораций сильно отзывался Аристотелем. Я, знаете, обожаю разнообразие. Теренция я не мог бы отличить от Менандра. Назон, к моему изумлению, оказался тот же Никандр, хотя и под другим соусом. Вергилий напоминал Теокрита, Марциал — Архилоха, а Тит Ливий был положительно вторым Полибием.

— Уэ! — ответил Бон-Бон.

— Но я питаю склонность, monsieur Бон-Бон, я питаю склонность к философам. А с вашего позволения, сударь, не каждый черт, я хочу сказать, не всякий джентльмен сумеет выбрать философа. Длинные нехороши, и самый лучший, если его не облупить хорошенько, отзывается желчью.

— Облупить!

— То есть вынуть из тела.

— А как вы находите, уэ, врачей?

— И не говорите! Тьфу! тьфу! — его величество вырвало. — Я раз только попробовал одного, этого шельму Гиппократа, и вонял же он асафетидой!.. Я простудился, промывая его в Стиксе, и в конце концов схватил холеру.

— Жалкая — уэ — тварь, — воскликнул Бон-Бон, — микстурное отродье!

И философ уронил слезу.

— В конце концов, — продолжал посетитель, — в конце концов, если чер... если джентльмен хочет оставаться в живых, ему нужно-таки поработать головой; полное лицо у нас — явный признак дипломатических способностей.

— Как так?

— Видите ли, нам приходится подчас терпеть крайний недостаток в съестных припасах. В нашем знойном климате душа редко остается в живых долее двух-трех дней, а после смерти, если не посолить немедленно (соленые же души невкусны), она начинает... припахивать... понимаете, э? Когда души достаются нам обыкновенным путем, больше всего приходится опасаться гниения.

— Уэ! уэ! — боже мой! Как же вы изворачиваетесь?

Тут железная лампа закачалась с удвоенной силой, а дьявол подскочил на стуле; однако, слегка вздохнув, оправился и только заметил вполголоса нашему герою:

— Послушайте, Пьер Бон-Бон, вы не должны употреблять таких выражений!

Хозяин осушил еще стакан в знак согласия и понимания, и посетитель продолжал:

— Изворачиваемся различными способами: иные голодают, иные питаются солеными душами, я же покупаю их vivente согроге[98], в таких случаях они прекрасно сохраняются.

— А тело! уэ! — тело!!!

— Тело, тело — причем же тут тело? А! Да! Понимаю. Изволите видеть, тело ничуть не страдает при таких сделках. Я заключил их бесчисленное множество, и никогда продавцы не терпели ни малейшего ущерба. Так было с Каином, Немвродом, Нероном, Калигулой, Дионисием и с тысячами других, которые как нельзя лучше обходились без души значительную часть своей жизни. А ведь эти люди были украшением общества, милостивый государь. Да вот хоть бы наш общий знакомый А. Разве он не владеет замечательными способностями, духовными и физическими? Кто пишет более колкие эпиграммы? Кто рассуждает с таким остроумием? Кто... Но позвольте! Его условие при мне.