Читаем Ворон: Полное собрание сочинений полностью

получше этих. Оподельдок не в ладу с размером. Ему надо научиться подсчитывать слоги. И как ему пришло в голову, что мы (никто другой, а именно мы!) решимся осквернить страницы нашего журнала такой беспардонной чепухой, — уму непостижимо. По совести сказать, вся эта белиберда едва-едва подойдет для "Трамтарарама", "Горлодера", "Абракадабры" — органов печати, которые без зазрения совести публикуют "Напевы Матушки-Гусыни" как оригинальное лирическое произведение. И Оподельдок еще имеет наглость требовать гонорар за свою галиматью! Да понимает ли Оподельдок (кто бы он ни был), в состоянии ли он понять, что, озолоти он нас, мы не станем его печатать!»


Вчитываясь в эти строки, я чувствовал, как становлюсь все меньше и меньше; когда же я увидел, с каким презрением редактор называет мое произведение «стишонками», весу во мне осталось не более унции. И мне стало искренне жаль беднягу Оподельдока. Но «Абракадабра» оказалась, если это возможно, еще менее снисходительной, чем «Сластена». Именно «Абракадабра» писала:


«Жалкий стихоблуд, подписывающийся "Оподельдоком", настолько глуп, что вообразил, будто МЫ поместим и оплатим бессмысленную, безграмотную и выспренную белиберду, которую он прислал нам и представление о которой можно составить по следующим хоть сколько-нибудь вразумительным строкам:


О, свет небес, их отпрыск первородный,Священный град...


"Хоть сколько-нибудь вразумительным", говорим МЫ. Не будет ли Оподельдок (кто бы он ни был) столь любезен разъяснить нам, каким это образом "град" может быть "священным"? До сих пор мы полагали, что град — это замерзший дождь. Не сообщит ли он вместе с тем, каким образом замерзший дождь может быть одновременно "священным градом" (оставим это выражение на совести автора) и "отпрыском", — ибо последним термином (если мы хоть чуточку смыслим в английском языке) обозначают только грудных младенцев в пределах шестинедельного возраста. Не стоит и обсуждать подобную нелепость. А вот Оподельдок (кто бы он ни был) с беспримерным нахальством полагает, что мы не только поместим его напыщенный вздор, но и (он так и пишет, черным по белому) выплатим за него гонорар!

Прелестно, не правда ли? Бесподобно! Мы не прочь проучить этого новоиспеченного строчкогона за его самомнение, действительно опубликовав его поэтические излияния verbatim et literatim[352], так, как они вышли из-под его пера. Мы рекомендуем Оподельдоку (кто бы он ни был) посылать свои будущие произведения, написанные в том же духе, в "Трамтарарам", в "Сластену" или в "Горлодер". Эти напечатают. Эти ежемесячно печатают такую же дрянь. Посылайте им. Мы же не позволим безнаказанно оскорблять себя».


Этот отзыв доконал меня; что до «Трамтарарама», «Горлодера» и «Сластены», то я не могу себе представить, как они это вынесли. Их тиснули мельчайшим миньоном (ядовитый намек: вот, мол, какие вы маленькие и подленькие), а «МЫ» взирали на них с высоты гигантских прописных!.. О, это убийственно!.. Им плевали в лицо, их втаптывали в грязь! Будь я на месте любого из этих журналов, я бы не пожалел сил — уж я бы посадил «Абракадабру» на скамью подсудимых, я бы подвел ее под статью закона «Об охране животных от жестокого обращения»! Что до Оподельдока (кто бы он ни был), то этот субъект окончательно вывел меня из терпения и больше не вызывал у меня сочувствия. Он остался в дураках (кто бы он ни был) и получил пинков ровно столько, сколько заслуживал.

Результат моих опытов с древними книгами убедил меня, во-первых, в том, что «честность — лучшая политика» и, во-вторых, что если мне не удалось написать стихи удачнее мистера Данте, обоих слепцов и других представителей допотопной литературной братии, то хуже их писать невозможно. Я собрался с духом и решил сочинить нечто «совершенно оригинальное» (как пишут на обложках журналов), каких бы трудов мне это ни стоило. За образец я снова взял великолепные строфы редактора «Слепня», написанные в честь «Брильянтина Тама», и, воспылав духом соперничества, решился создать оду на ту же возвышенную тему.

Первая строка не вызвала серьезных затруднений. Вот она:


Писать стихи о «Брильянтине Тама»...


Однако, внимательно просмотрев в справочнике все общеупотребительные рифмы к «Там», я убедился в тщетности дальнейших попыток. Тогда я прибег к родительской помощи, и соединенными усилиями нашей мысли спустя несколько часов мы с отцом сочини ли стихотворение:


Писать стихи о «Брильянтине Тама»... —Нелегкий труд, скажу вам прямо.Точка (стоп).(Подпись) — Сноб.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Церемонии
Церемонии

Неподалеку от Нью-Йорка находится небольшое поселение Гилеад, где обосновалась религиозная секта, придерживающаяся пуританских взглядов. Сюда приезжает молодой филолог Джереми Фрайерс для работы над своей диссертацией. Он думает, что нашел идеальное место, уединенное и спокойное, но еще не знает, что попал в ловушку и помимо своей воли стал частью Церемоний, зловещего ритуала, призванного раз и навсегда изменить судьбу этого мира. Ведь с лесами вокруг Гилеада связано немало страшных легенд, и они не лгут: здесь действительно живет что-то древнее самого человечества, чужое и разумное существо, которое тысячелетиями ждало своего часа. Вскоре жители Гилеада узнают, что такое настоящий ужас и что подлинное зло кроется даже в самых безобидных и знакомых людях.

Т.Е.Д. Клайн , Теодор «Эйбон» Дональд Клайн , Т. Э. Д. Клайн

Фантастика / Мистика / Ужасы
Псы Вавилона
Псы Вавилона

В небольшом уральском городе начинает происходить что-то непонятное. При загадочных обстоятельствах умирает малолетний Ваня Скворцов, и ходят зловещие слухи, что будто бы он выбирается по ночам из могилы и пугает запоздалых прохожих. Начинают бесследно исчезать люди, причем не только рядовые граждане, но и блюстители порядка. Появление в городе ученого-археолога Николая Всесвятского, который, якобы, знается с нечистой силой, порождает неясные толки о покойниках-кровососах и каком-то всемогущем Хозяине, способном извести под корень все городское население. Кто он, этот Хозяин? Маньяк, убийца или чья-то глупая мистификация? Американец Джон Смит, работающий в России по контракту, как истинный материалист, не верит ни в какую мистику, считая все это порождением нелепых истории о графе Дракуле. Но в жизни всегда есть место кошмару. И когда он наступает, многое в представлении Джона и ему подобных скептиков может перевернуться с ног на голову...

Алексей Григорьевич Атеев

Фантастика / Ужасы / Ужасы и мистика