Ворон: Полное собрание сочинений

Петерс оставил одну из цепей в проходе, и я, нырнув туда, заметил, что у меня недостаточно балласта, чтобы держаться крепко стоя. Я решил поэтому при первой моей попытке не стараться достичь чего-либо особого, кроме как отыскать другую цепь. Ощупывая пол прохода, я почувствовал что-то твердое, что я тотчас захватил, не имея времени удостовериться в том, что это было, и тотчас же вынырнул на поверхность. Добыча оказалась бутылкой, и радость нашу можно представить, если я скажу, что это была полная бутылка портвейна. Возблагодарив Бога за такую своевременную и радостную помощь, мы немедленно вытащили пробку моим карманным ножом, и каждый, сделав по небольшому глотку, почувствовал самое неописуемое благосостояние теплоты, силы и оживления. Потом мы осторожно закупорили бутылку и с помощью носового платка повесили ее так, чтобы она не могла разбиться.

Пробыв некоторое время после этой счастливой находки наверху, я спустился вторично и теперь нашел цепь, с которой тотчас поднялся кверху. Тут я прикрепил ее и спустился вниз в третий раз, и тогда я вполне убедился, что, несмотря ни на какие усилия, мне не удастся выломать дверь кладовой. Итак, я с отчаянием вернулся назад.

По-видимому, не оставалось более никакой надежды, и я мог заметить по лицам моих товарищей, что они приготовились погибнуть. Вино, очевидно, вызвало в них род бреда, которого, может быть, я избегнул тем, что погрузился в воду, после того как испил вина. Они говорили несвязно и о вещах, не имевших отношения к нашему положению. Петерс повторно задавал мне вопросы о Нантакете. Август также, помню, подошел ко мне с серьезным видом и попросил меня одолжить ему карманную гребенку, ибо волосы у него были полны рыбьей чешуи и он хотел удалить ее, прежде чем вступить на берег. Паркер показался мне менее возбужденным, он поощрял меня нырнуть наудачу еще раз в каюту и принести наверх что-нибудь, что попадется мне под руку. Я согласился на это и при первой попытке, оставаясь внизу добрую минуту, принес маленький чемодан, принадлежавший капитану Барнарду. Он был тотчас открыт в робкой надежде, что может заключать в себе что-нибудь, что можно съесть или выпить. Мы не нашли ничего, однако, кроме ящика с бритвами и двух полотняных рубашек. Тогда я еще раз спустился вниз и возвратился без всякого успеха. Когда голова моя была над водой, я услышал на палубе треск и, выйдя из воды, увидел, что товарищи мои неблагодарно воспользовались моим отсутствием, чтобы выпить остаток вина, и уронили бутылку, стараясь приспособить ее на место прежде, нежели я ее увижу. Я стал упрекать их в бессердечии, и тут Август разразился слезами. Другие двое пытались хохотать, обратив все в шутку, но я надеюсь, что никогда больше не услышу и не увижу подобного хохота: искажение их лиц было поистине ужасающим. Конечно, было очевидно, что возбудительное при состоянии пустоты желудков имело мгновенное и сильное воздействие и что они все были чрезвычайно пьяны. С большим трудом я убедил их лечь, и они очень скоро погрузились в тяжелый сон, сопровождавшийся громким храпом.

Теперь я, как будто, был один на бриге, и мои размышления поистине были самого ужасного и мрачного характера. Никакой возможности не представлялось моему взгляду, кроме медленной смерти от голода или, в лучшем случае, от того, что мы были бы затоплены с наступлением первой бури, которая могла налететь, ибо при нашем настоящем состоянии истомления мы не могли питать надежды, что переживем бурю еще раз.