Млечный Путь метется через все Небо и сияюще зрим для простого глаза. Но он влечет человека главным образом, хотя и менее непосредственно, по причине того, что он его дом, отчизна Земли, где он существует; обитель Солнца, вокруг которого Земля обращается; обитель той сложности шаров, среди коих Солнце есть средоточие, и первосвет — Земля есть одна из шестнадцати вторичных, или планет, Луна одна из семнадцати третичных, или спутников. Млечный Путь, я повторяю, есть лишь одна из гроздей, что я описал, лишь одна из так называемых «туманностей», открывающихся нам — временами, в телескоп только — как слабые мглистые пятна в различных частях неба. У нас нет основания предполагать, что Млечный Путь в действительности более пространен, чем самая малая из этих звездотуманностей. Огромные превосходства его объема суть лишь видимые превосходства, происходящие от нашего положения относительно него — то есть от нашего положения в его середине. Сколь бы странным ни показалось первоначально это утверждение для тех, кто не посвящен в звездоведение, однако сам звездовед не колеблется в утверждении, что мы находимся в середине этого несметного воинства звезд — солнц, многочастных целых, — каковые образуют Светомлечность. Кроме того, и не только мы имеем — не только наше Солнце имеет право притязать на Млечный Путь как на свою собственную отдельную гроздь, но с малой оговоркой можно сказать, что каждая четко зримая звезда небосвода — каждая звезда, зримая простому глазу, — может равно притязать на него как на свою собственность.
Существовало в сильной степени заблуждение относительно облика Млечного Пути, который, как говорят, приблизительно во всех астрономических рассуждениях похож на заглавную «У». Гроздь эта в действительности имеет некоторое общее, очень общее сходство с планетой Сатурн, что окружен тройным своим кольцом. Вместо плотного шара этой планеты мы, однако, должны нарисовать себе чечевицеобразный звездоостров, или собрание звезд; Солнце наше находится вне совпадения средоточием — близ берега острова, в стороне, ближайшей к созвездию Креста и отдаленнейшей от Кассиопеи. Окружное кольцо, близясь к нашему положению, имеет продольный рубец, который на самом деле, в силу нашего соседства с кольцом, доставляет смутное сходство с заглавной «У».
Мы не должны, однако, впасть в ошибку, представляя себе этот несколько неопределенный пояс вообще отдаленным, говоря сравнительно, от столь же неопределенной чечевицеобразной грозди, которую он окружает; и, таким образом, лишь с целью изъяснения, мы можем говорить, что Солнце наше действительно находится в той точке У, которая единит три его составные линии; и, представляя эту букву имеющей некоторую плотность — некоторую толщину, весьма ничтожную сравнительно с ее длиной, — мы можем даже говорить о нашем положении как бы в средине ее толщи. Вообразив себя в этом месте, мы не найдем более затруднения изъяснить представляющиеся явления, каковые всецело перспективны. Когда мы смотрим вверх или вниз — то есть когда мы устремляем наши взоры в направлении толщи буквы, — мы смотрим через меньшее количество звезд, чем когда мы устремляем их в направлении длины ее или вдоль одной из трех составных линий. Разумеется, в первом случае звезды являются рассеянными — в последнем скученными. Опрокинем это изъяснение: обитатель Земли, смотрящий, как обычно мы выражаемся, на Млечный Путь, созерцает его тогда в направлении его длины — смотрит вдоль линий У, — но когда, взглянув вообще на Небо, обращает он свои глаза от Млечного Пути, он наблюдает тогда его в направлении толщи буквы; и по этой причине звезды кажутся ему рассеянными; тогда как в действительности они столь же сомкнуты в среднем, как и в оплоте грозди. Нет размышления более приспособленного дать представление о чудовищной протяженности этой грозди.