Ворон. Тень Заратустры

Я слеп от рожденья, но было дано
Другим озариться мне светом.
В пучинах сомненья я мутное дно
Мог видеть прозреньем поэта.

Бескрайние страны в любые концы
Легли многоцветно пред вами,
Но часто, вы, зрячие, – только слепцы.
Слепые же видят бескрайность сердцами".

– Лоцман затих и дотронулся до фрегата. «Пролив миновали, как будто во сне. Всю дорогу хотелось узнать мне, что же находится в трюмах, но так и не решился спросить. Да и вряд ли сказали бы… Правда, в Фарсане я кое-что понял. Эмир Тадж-аль-Фахр, не знаю, как звали его россияне, сказал мне, прощаясь: „Знание – в сердце, Ахмад“. Так что не верю я в гибель фрегата».

– Я брел вниз, не замечая ни стен цитадели, ни финикийского гранита мостовых. Капитан уже заполнил все бумаги, но нашего бузотера, из-за которого мы оказались на Арваде, выпустить могли только утром. Тогда мы надумали перекусить, а после решать, что делать дальше. Мы зашли к алеппскому армянину. У Закара, как нам сказали, – лучший кебаб, а осьминога он вымачивает в винном соусе. Заметив в моих руках «Надежду», Закар улыбнулся: «Хороший мастер – Ахмад. Знает свое дело». «Как всякой лоцман», – гордый покупкой, ответил я. «Лоцман? – вдруг изумился он. – Вы шутите. Он никогда не покидал Арвада. В детстве он разбился, ныряя с прибрежных скал. Но выжил. Ходить, правда, уже никогда не мог. Так и живет в своей лавке. Мастерит корабли, иногда кто-нибудь их покупает, как вы, например…» Он пожал плечами. А я ничего произнести не мог.

– Он просто обвел тебя вокруг пальца и всучил свой товар, – вздохнул один из слушателей.

Матрос стянул с себя берет и тряхнул черными локонами. Серьга в ухе, сверкнув, дернулась. Глаза его потемнели под насупленными бровями.

– Вряд ли, – угрюмо произнес он. – Я тоже не верю в гибель «Надежды».

– И правильно, парень. Ах ты, холера ясна… – расчувствовавшись, выдохнул старый моряк.

Знакомое ругательство заставило Эдмонда Радзивила выйти из задумчивости. Князь рассмеялся. Значит, ему не показалась, что послышалась польская речь.

– Гарсон! – позвал князь. Прикинув, какая выпивка устроит всех, он крикнул: – Скотч! – и тут же пояснил шустрому турчонку в замызганном фартуке: – Я угощаю.

Моряки из Гданьска не меньше Радзивила обрадовались неожиданной встрече. Веселые и компанейские ребята, они представили князю своих товарищей, французов и шотландца – рассказчика по имени Александр. Захмелевшие матросы вскоре начали куролесить, на столике появились кости. Наудачу выбросил и Радзивил. Зарики упали пятеркой дубль. Эдмонд собрал их, потряс в руке, закрыв глаза, и заново кинул. Выпали пятерка и шестерка. Все заворожено глянули на Александра.

Где-то в уголках губ у шотландца промелькнула улыбка. Он дунул на кулак с зажатыми в нем костями, легко подбросил их. Они упали поочередно двумя шестерками. За столом кто-то крякнул, кто-то застонал, будто на кон был поставлен родовой замок Радзивила. Взгляды уперлись в черноволосого.

– Достаточно, – неожиданно сказал он. – Передаю свой ход, – обратился он к седому матросу. – Мне пора.

Он оглянулся на стойку, возле которой ему сигналили товарищи по команде.

Только под утро Эдмонд Радзивил покинул таверну. На пристани, у дощатого дебаркадера, он нанял каик. Турок в яркой шелковой рубахе ловко управлялся длинной лодкой, похожей на изящную рыбу. Каик легко лавировал среди огромного множества шлюпов и кораблей, стоящих в гавани. На «Каледоне» его встретил вахтенный. Наконец в своей каюте, оставшись один, князь почувствовал, что его клонит ко сну. Едва он положил голову на подушку, как провалился в объятия Морфея. Ему виделись неясные очертания русского фрегата, медленно пробирающегося сквозь дымку тумана. Слышался отдаленный звон колокола. На секунду князь очнулся от сна, понял, что «Каледон» снялся с якоря, успел посожалеть краем мысли, что так и не удалось познакомиться ближе со странным юношей в таверне, и снова погрузился в сон.

День обещал быть жарким. Парило, как перед грозой, но того тяжелого давления, какое чувствуешь, предощущая шторм, не было. Радзивил вышел на палубу освежиться, пока не начался ливень.

– Небольшая болтанка, сэр. Вам нездоровится? – Капитан Мак-Клосски заметил болезненную бледность лица Радзивила.

– Вчера позволил себе некоторые излишества. Теперь вот голову ломит.

– Тогда, князь, нет лучшего средства, чем промочить горло. Я пошлю к вам стюарда.

– В таком случае, сделайте милость, составьте компанию.

Столик в каюте уже был сервирован к их приходу. На инкрустированном столике возвышались разномастные графины. От прикрытых блюд тянуло горячим запахом пряностей.