Ворон. Тень Заратустры

Они прошлись по Невскому, спускаясь в сторону Адмиралтейства, миновали небольшую площадь. Наташка начала взахлеб рассказывать об Александринке, Так, незаметно, она подвела его к ступенькам в полуподвал, вывеска над входом гласила: «Кавказе кий ресторан». Антон чувствовал в себе такую силу, что чуть было не сдал палку в гардероб.

Их проводили во второй зал. Наташка выбрала уютный столик в углу, где они могли быть неприметными. Меню выбирала она сама. Но на винах забуксовала. Непроницаемым взглядом ленинградских сфинксов на Антона в ожидании уставился официант.

– «Саперави», будьте любезны.

Бутылка красного вина появилась раньше бифштексов. Наталья, лишь немного ковырнув салат, отхлебнула из бокала и раскраснелась. Но и Антон то ли надышался свежестью, то ли устал с непривычки от пешего хода – вино ударило в голову, горячо растеклось по жилам. Затихла боль в натруженной протезом ноге. Он вышел из-за стола, обошел его кругом, склонил голову. Отросшая грива волос упала черными прядями на лицо. Импозантным жестом он откинул кудри со лба, глаза его светились:

– Черт! Сложно встать на колени!

Антон вытянул из вазочки хилую ромашку, протянул Наталье. Девушка вытаращила на него глазищи, прикрыла лицо ладошками, словно не верила в происходящее.

– Мой дом – твой дом! Будь моею, пэри!

– Только через ЗАГС, – отрезала Наташка, испугавшись собственных слов, она оглянулась.

За соседним столиком гуляли морские офицеры.

– Попал, браток, – весело поддразнил Антона один из них.

Второй пошел к оркестру.

Полилась мелодия, наивно простая, певучая. Одиноко, в центре зала, кружилась в танце влюбленная пара. Они видели только друг друга и слышали только их музыку.

С грохотом брякнулась палка, оставшись у столика. Поднял ее кавторанг, заказывавший музыку, и положил с задумчивой улыбкой к себе на колени. Усатый администратор Шота в дверях зала сказал кому-то из вошедших совсем непонятное:

– Сикхварулиахгвамаглебз…[3]

Антон вел свою легкую спутницу в вальсе. Широкая юбка Натальи вилась у его ног, как крылья диковинной бабочки, занесенной сюда, на берега Балтики, причудливым капризом южного ветра.

(3)

Скульптурная группа во главе с задумчивым Куйбышевым и гранитными пионерами в буфиках салютовала приезжим через всю вокзальную площадь. Соцартовская композиция наверняка была задумана градостроителями как вполне закономерный пролог улицы Ленина – центральной городской магистрали, однако горожанам она была милее тем, что начинала собой одну из самых длинных в мире платановых аллей. «Бесстыдницы» – дальние родственницы веселых европейских кленов, называемые здесь чинарами, – собирали на свои густые кроны всю придорожную пыль и, наверное, поэтому частенько оголялись, скидывая с себя даже кору, как зверье в период линьки. Аллея была местом душанбинского променада.

Частенько с наступлением сумерек прогуливающиеся парами, семьями замечали одинокую фигуру высокого черноволосого мужчины. Он быстро шел, чуть припадая на ногу, через весь город. К площади Куйбышева возвращался затемно, под руку с обворожительной женщиной. Совсем юная, она без умолку щебетала, выкладывая в мельчайших подробностях все новости дня; он же слушал, чуть склонив голову набок. Его разноцветные глаза – так казалось со стороны – были полны участия, будто он переживал в эти минуты все случившееся с ней сегодня.

У Наташи Скавронской заканчивались вечерние лекции, ее встречал муж – солидный мужчина, что, в глазах ее сверстниц, в основном незамужних, представлялось чрезвычайно романтичным, особенно эта его легкая хромота. Инженер, несмотря на свой зрелый возраст, оказался для всех ее подружек человеком компанейским. И хотя в глаза его называли по имени и отчеству, за спиной звали – Пиратом, иногда даже в присутствии Наташки. И ей это льстило, так что с легкой руки общительных студенток-филологов прозвище к Антону Адамовичу прилепилось крепко, и скоро его начали так именовать и на службе – в локомотивном депо. Перед сессией девчонки пропадали у Скавронских, благо у них была своя двухкомнатная квартира. Говорили, что Антон получил ее по инвалидности, но те, кто знал его поближе, отрицал это. Аргументом, свидетельствующим обратное, служила история водительских прав Пирата.

Вскоре после того, как Скавронского перевели на Сталинабадский участок дороги, отделенческий профсоюз выделил ему место в льготной очереди на собственное транспортное средство. Однако вместо того, чтобы поблагодарить кого надо, инженер от льгот отказался. Список, естественно, уже было не переписать, но сдавать экзамен в Госавтоинспекции Антон пошел на общих основаниях. Когда дело дошло до выдачи прав, кто-то в управлении неожиданно обнаружил, что по медсправке он должен был проходить обучение на специально оборудованном автомобиле. Инспектор Капустин, принимавший у Антона вождение, решил, что его разыгрывают. Почувствовав себя уязвленным в глазах государственной комиссии, он всерьез взъярился:

– Ты что это из себя Маресьева корчишь? Как советский человек, ты обязан понимать, что водить обычную машину ты не можешь.