Ворон. Тень Заратустры

– Весь архив Гевелия был выкуплен Делилем у вдовы польского астронома. И тут мне не все понятно, никак не могу взять в толк: почему Эльжбета выпустила наследие из своих рук? Она сама занималась астрономией, всячески помогала мужу в его занятиях. Кроме того, она разделяла и другие его взгляды, например патриотические. Когда Гевелия пригласили на должность директора парижской обсерватории, именно она поддержала его в решении отказаться и не покидать Гданьск. Дата открытия обсерватории во Франции показалась ей зловещей: произошло это в 1666 году. Из-за этих трех шестерок Европа ожидала конца света. Апокалипсиса не случилось. Но, так или иначе, поляк лестное предложение не принял. А позже, при неизвестных обстоятельствах случился пожар в их родном Гданьске. В объятой пламенем обсерватории погибли ценнейшие архивные материалы и оборудование…

Антон насупился. Через секунду продолжил:

– Эльжбета и тут помогла мужу найти в себе мужество для возобновления работы. Женщина была исключительно сильная. Не сломилась она и после смерти Яна Гевелия. Напротив, продолжила его дело, применив незаурядную энергию, чтобы издать «Продромус» – последний атлас наблюдений «невооруженным глазом».

– Интересно, что сгорело в пожаре?

– Остается только догадываться. Но то, что осталось от архива, пригодилось и в нашем отечестве. Делиль был приглашен в Россию, где и развернулась работа над переводом всего «Зиджа», включая и предисловие. Лучшие умы трудились над ним. По завершении работы Делиль подробно доложил о результатах Российской академии наук. Однако впоследствии рукопись оригинала, а вместе с ней и оригинал перевода бесследно исчезают.

– Странно, – удивленно промямлил Захаров. – Но ты го откуда все это знаешь?

– Видишь ли, мне приходилось держать в руках «зидж». Правда, один из поздних. Он до сих пор находится в доме моего отца. – Несколько смутившись под вперившимися в него взглядом Захарова, Антон сделал попытку растолковать все подробнее. – Принадлежал он моему деду. В юности ему пришлось много путешествовать. Служил матросом, ходил по морям. В Гданьской бухте он окончательно сошел на берег. При нем была рукопись, подаренная ему другом и патроном Эдмондом Радзивилом. Семейное предание рассказывает, что между этими столь различными по возрасту и происхождению людьми существовали особенно доверительные отношения. Разбирая дедовы записи, я обнаружил любопытную пометку, где дед разъясняет горячий интерес князя к Востоку и его желание купить «зидж» у переписчика в Стамбуле во время одного из путешествий. Произошло это с подачи дальнего родственника, графа Ланцкоронского. Личность яркая, неординарная. Среди бедуинов он был бедуином. Говорил по-арабски как бог, писал стихи. Разное говорили о его увлечениях. «Странствующий рыцарь» и «Светлоглазый бедуин» – таким его видели современники. Одно было бесспорно: любовь к скакунам. Чистокровных «арабов» поставлял он в императорские конюшни из Аравии. Вряд ли только этим ограничивалось его любопытство в странствиях. Эдмонд Радзивил, патрон моего деда, услышал впервые о «зидже» от Ланцкоронского. Граф Вацлав поведал князю, что предок его, гетман Николай-Флориан, участник множества баталий и войн, с одной из кампаний привез «зидж», который передал впоследствии Яну Гевелию. Гетман, говорил он, самолично работал над переводом. Своим блестящим владением восточными языками Вацлав считал обязанным своим предкам и гетману в том числе. Но ему не давала покоя странная кончина гетмана. Перед тем, как быть убитым, не на сечи, а ножом в спину, он видел собственный призрак. Так утверждает семейное предание. Умер Николай-Флориан, гетман Ланцкоронский, в один год с Яном Гевелием.

– Сначала – пожар, потом эта странная смерть… А «зидж»? Сгорел или был тем самым оригиналом, над которым потом славно потрудились в России?

– И который так неудачно испарился… – саркастически подытожил Антон.

– Одни вопросы…

– Одним словом – «Продромус»…

Но окончания фразы Шурка не услышал. Внезапный взрыв за окном оглушил его, заставив взвиться на месте и мигом кинуться на балкон. Не мешкал и Антон. Звук был настолько мощным, что в проемах клацнули двери, не говоря уже о стеклах. Оба приятеля высунулись из окон, высматривая своих детей, будто именно по их чадам могли молотить предположительно из гаубиц. Задней мыслью Антон допускал, что все может оказаться совсем наоборот…