Ксюша отрезала несколько сантиметров моих волос, затем выкрасила макушку и засекла тридцать минут. Пока ждали, когда подействует краска, она открыла Тонину косметичку, в которой были черные карандаши, синяя, черная и коричневая тушь, и черная помада. Я уже представила себя пандой с черными губами и успела ужаснуться, но всё обошлось: Ксюша красиво подвела мои глаза тоненькими стрелками, ресницы накрасила синей тушью, подкрасила брови, обвела по контуру губы коричневым карандашом, и накрасила их своим розовым блеском. Через тридцать минут Ксюша отвела меня в ванную, смыла краску, затем подсушила феном волосы и уложила ярко-розовую макушку.
- Вау, Муха! Тебе очень идет! – восторженно воскликнула Тоня и хмуро посмотрела на мои джинсы и серую водолазку. – А вот это никуда не годится! – Тоня снова распахнула свой шкаф и стала рассуждать вслух. - В моих шмотках утонет, в Ксюхиных тоже… Ксюх, позвони Машке, она у нас тоже тощая как Муха, пусть захватит ей балахон. И Юльке позвони, напомни, чтобы у матери на проезд стрельнула для Мухи.
Ксюша ушла в коридор к телефону, Тоня подошла к зеркалу, взяла из косметички черный карандаш, обвела глаза и накрасила губы черной помадой.
- А во сколько мы вернемся обратно? – спросила я.
- Ну, так как по ночам в нашу дырень не ходят электрички, то вернемся утром. Самая ранняя отправляется в шесть, три часа едем, значит, к десяти будем дома. Так что сегодня ночью будем гулять по Москве, подруга! Ты была там?
- Ни разу. Я вообще кроме бабушкиной деревни нигде не была.
- О-о, тогда сегодня я буду твоим личным экскурсоводом по столичным скверам и площадям! Но сначала мы вытряхнем из себя всю душу на концерте.
Все это очень круто: электричка, Москва, концерт, ночная столица, свобода. Но… как быть с мамой?..
Как жаль, что она сегодня работает в дневную смену и уже в шесть вечера должна приехать домой. А я, получается, не буду ночевать дома и вернусь только к десяти утра…
- Мух, ты чего загрузилась?
- Думаю, что бы такое соврать маме, чтобы она не забила тревогу.
- Так скажи ей, что останешься ночевать у одноклассницы. Девки всегда говорят, что у меня ночуют, и ничего, прокатывает.
- Тогда я должна сбегать домой и оставить ей записку.
- Так сейчас все вместе и сходим, а потом сразу на вокзал.
Девочки вернулись к Тоне. У всех был яркий макияж, ирокезы, «колючки» из волос, и вызывающие наряды: рваные джинсы, косухи, солдатские ботинки, цепи прикрепленные от штанов к курткам, у Юльки на шее был кожаный ошейник, Маша вообще была не похожа себя: вместо двух косичек, которые она почти всегда заплетала, на ее макушке были два рога, веки накрашены ярко-синими металлическими тенями, губы черные, на ней было короткое кожаное платье, поверх надето черное пальто с большим капюшоном, ну, и, конечно же, ботинки с железными бляшками и цепями.
На меня нацепили балахон с группой «Король и Шут», а еще Маша прихватила с собой свои кожаные штаны, которые сели на мне как родные, и они очень хорошо смотрелись с ботинками на высокой подошве, которые купил мне Костя.
Я побежала домой, а девчонки остались ждать возле подъезда. Открыла дверь и застыла на пороге, не понимая, почему в маминой комнате горит свет и ее сапоги стоят в прихожей… Она что, дома?
- Люд, это ты? – крикнула она из спальни. – Не раздевайся, сходи в магазин.
- А ты что не работе? – я выключила свет в прихожей, быстро застегнул куртку, чтобы скрыть балахон и надела на голову капюшон, чтобы спрятать розовые волосы.
- Меня попросили сменами поменяться, - она вышла в прихожую, сняла с крючка свою сумку, достала из нее кошелек. – Нужно купить молоко, хлеб, сметану… Люсь, свет включи, ничего не вижу.
Я неохотно нажала на выключатель и опустила голову.
- Держи деньги! – мама подняла на меня глаза и, глядя на мое лицо, застыла с вытянутой рукой и отвисшей челюстью. – Ч-что с твоими бровями? – заторможено спросила она. – Кто разрешил их сбрить? Что за боевой раскрас? – прокричала она на всю прихожую и сдернула с моей головы капюшон.
- А это еще что? - глядя на розовую макушку, прошептала мама. - Кто тебя так изуродовал? – она схватила меня за волосы и дернула так сильно, как будто в голову впились иголки. – Кто всё это сделал? Кто разрешил вот это, вот это, вот это? – она больно тыкала пальцем в бровь, в глаза, в губы.
- Сама! – огрызнулась я и сжала руку в кулак. – Модно сейчас так, ясно?
- Не расслышала, ты сказала модно? – переспросила она, повернувшись ко мне ухом. - Ах ты дрянь такая! Ну, мерзавка! Изуродовать себя решила? Я сейчас тебе помогу! Сейчас разукрашу тебя вдоль и поперек!
Мама бросилась в свою комнату и через пару секунд выбежала с ремнем. Я не знаю откуда во мне взялось столько смелости, и что за демон в меня вселился, но как только мама взмахнула ремнем, я его выхватила из ее руки и ударила по ее лицу железной бляшкой. Следующий удар был по голове, еще один, когда она упала на пол, прикрывая голову руками – по спине.