Ворона в сети

Прибежал Славка, восторженно поприветствовал Артёма, но увидел фотографии на столе и моментально скис.

– Тёма, тебе про всё уже рассказали?

– Ага, про всё, – ответил за Артёма Ромка и смолк в торжественной паузе.

– Да не томи ты его, говори! – приказала Лёшка.

И тогда Ромка указал на царапинку и объяснил, что она означает. От такой радости Славка чуть не заплакал.

– Я знал, знал, что моя бабушка никакой не вор! Всё время хотел у неё напрямую спросить, она или не она своровала ту икону злосчастную, только не мог решиться. Значит, это всё проделала Анна? Погодите! – он замер. – А как же ключи? Где она их взяла? И как её могли не заметить бабушка Таня и бабушка Клава?

Ромка думал недолго.

– Теперь это очень легко объяснить. Славка, помнишь, как ты мне показывал, где у вас висят запасные ключи?

– Ну да, в прихожей, на гвоздике рядом с вешалкой.

– Вот-вот. А если бы я был внимательней, то сам бы их увидел. Вот и она увидела и в тот вечер спёрла и сделала себе дубликаты, чтобы затем ваши ключи вернуть, а дверь за собой не просто захлопнуть, но и закрыть на ключ. Во всяком случае, я на её месте так бы и сделал. Ты же не проверяешь каждую минуту, на месте ли ваши ключи. А ещё мне скажи: когда я тебя попросил посмотреть, всё ли в квартире цело, твоя старая куртка, синяя с жёлтым, была на вешалке?

Славка пожал плечами.

– Не знаю, я на неё не смотрел. Да и кто б её взял, поношенную?

– Она и взяла. Пришла вся в чёрном – помнишь, бабульки сказали, что видели женщину, похожую на монашку? – и ушла в твоей куртке. А вернула её незаметно тогда, когда приезжала за запонкой и за плёнкой. А ещё чёрный шарф она сменила на белый, бросающийся в глаза, – вот и вся её маскировка.

– Куртка, наверное, в её сумке была. Я тогда ещё подумала: зачем ей такая большая сумка? – сказала Лёшка и тихо-тихо проговорила: – Теперь я знаю, какая девушка написала Степану записку про Настасью и Павла.

Все повернулись к ней.

– Какая записка? Какая Настасья? О чём это ты? – не понял Ромка.

– А помнишь Настеньку на картине? А потом, помнишь, как в селе мимо нас прошла женщина, и ты сказал, что у неё лицо знакомое и приятное? Так вот, это Настенька и была.

– Да что ты! Такая старая?

– И вовсе она не старая, просто нерадостная и усталая. А тем летом у них с Павлом была большая любовь, но уехать с ним она не решилась, осталась со Степаном, который тоже её любил и убедил, что с Павлом она счастливой не будет. Ему Анна так в своей записке и написала: «Уговорите её остаться, с Павлом она пропадёт». А если б уехала, быть может, по-прежнему была бы красивой, получше Анны. И жизнь её была бы совсем другой.

– Но зачем Анне понадобилось их разлучать?

– А она с Павлом встречалась до того, как он встретил Настеньку. Вот за это она ему, наверное, отомстила.

– Что, думаете, и икону она нарочно украла? Назло ему? – спросил Славка.

– Не знаю. Может, даже скорее всего, случайно, но Павла нарочно подставила. Думаю, дело было так: она за ним проследила, назад пошла мимо церкви и решила зайти. А там и увидела, что батюшки нигде нет, а в киоте та самая дорогая икона, которую Репнин реставрировал. Не удержалась, вынула и где-нибудь спрятала, а потом вернулась за ней.

– Логично, – закивал Славка.

– То-то она срочно вышла замуж за дипломата! Чтобы без проблем эту «ценность» вывезти за границу! Представляю, какое у неё было лицо, когда икону оценили эксперты, – усмехнулся злорадно Ромка. – А ещё и на Владимира Петровича бросила тень, чтобы мы и его заподозрили. Сказала, что он личность весьма сомнительная.

– На него-то зачем?

– Она говорила, что сама отказалась ему позировать, но это было не так. Он после Алёны собирался увековечить её, договорился о встречах, но приметил в посёлке Настеньку и стал писать с неё свой шедевральный портрет, а на Анну у него времени не осталось. А Анна была первой красавицей факультета и понять не могла, как он мог ею пренебречь ради какой-то деревенской простушки.

– Стало быть, Настасья ей дорогу перешла дважды, – заметил Славка.

– Выходит, что так.

– Ясно. Как там у Пушкина: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее…» – добавил тихо Артём.

– Как Наташка твоя, – не сдержавшись, буркнула Лёшка.

– Какая Наташка?

– Тихонова, какая ж ещё.

– А почему моя?

– Но ты же ей без конца пишешь, звонишь, лайки ставишь. Она тебя и сейчас ждёт? Почему ты всё время на часы смотришь?

– Она просила – я и ставил, – пожал плечами Артём. – Звонила – я разговаривал. По-твоему, как я должен с ней поступать? А о моём приезде она не знает, потому что я здесь буду всего лишь четыре дня, и времени на неё у меня нет. А вы не проговоритесь, пожалуйста.

Лёшка почувствовала, как её накрывает радостная волна. И чего она столько дней страдала? Но недоверие, однако, её не оставило.

– А почему ты мне под кадром с вороной написал, что я в своём репертуаре? – всё так же недоверчиво хмурясь, спросила она.

Артём широко улыбнулся.

– А разве нет?

– Ну, наверно… Но что ты этим хотел сказать?

– Только то, что сказал. Это вы, девчонки, всегда ищете в словах скрытый смысл, а мы не шифруемся, говорим всё как есть.