Воронье живучее

— Ничего страшного, — сказал Камчин, — просто поскользнулись… Давай, Туйчи, трогай, мы поедем за тобой.

— Не сбивайтесь со следа машины! — ответил Туйчи. — Я приехал ближней дорогой и поеду по ней.

— Хорошо, — прозвучал голос Шамси, а Камчин добавил:

— За нас не волнуйся, мы найдем дорогу.

Машина медленно тронулась.

Оказывается, дымка на западном склоне неба не давала дядюшке Чорибою покоя. Он то и дело выходил смотреть на нее, и когда увидел, что она начинает собираться в облако, темнеть и клубиться, он взволновался. Шла пурга, самое большое через час буран разыграется, а где Камчин, где Дадоджон? Вместе с Шамси он поднялся на холм, осмотрели в бинокль окрестность, — нет, не видать, пропали… Дядюшка Чорибой помянул сына недобрым словом — угнал, паршивец, овец к Селоб-саю. Но тут же покаялся: грешно ругать человека, оказавшегося в беде даже по собственному недомыслию. В этот миг и появилась машина Туйчи, и дядюшка Чорибой рванулся ей навстречу. В кабине и в кузове среди мешков с овсом сидели трое врачей и пятеро девушек — медицинских сестер, среди них — Марджона. Поприветствовав их, дядюшка Чорибой обратился к Туйчи:

— Сынок, выручай, поезжай к Селоб-саю, без тебя, боюсь, не обойтись. Видишь, как портится погода, сейчас запуржит, а там Дадоджон и Камчин, еще собьются с пути. Шамси поедет с тобой. Захватите тулупы и термос с чаем.

Туйчи тут же развернулся и, посадив Шамси, погнал машину в сторону Селоб-сая. Они приехали туда как раз в тот момент, когда Камчин не увидел Дадоджона позади отары и повернул коня в ущелье.

34

Врач, тот самый молодой человек, которого тетушка Нодира приводила к Мулло Хокироху, осмотрел Дадоджона и определил, что переломов нет: сильные ушибы и растянулись сухожилия, но было сотрясение мозга, и это опаснее всего, нужен абсолютный покой дней на двенадцать — пятнадцать. Поставили на ушибы компрессы, забинтовали голову и уложили в отдельной комнате. Марджону назначили сиделкой.

Наметав сугробы снега, буран улегся. Небо вызвездило. Степь снова радовала своих обитателей тишиной и покоем.

Дадоджон пришел в себя, обвел глазами комнату. Он лежал на железной кровати, в углу напротив тихо потрескивала, отдавая тепло и даруя блаженство, железная печка, над головой на длинном витом проводе ярко горела электрическая лампочка. В другом углу на сундуке сложены одеяла, накрытые шитым шелком сюзане. Пол застелен мягким войлочным паласом, вдоль стен расстелены курпачи. В стенных нишах стоит посуда — чайники и пиалы, чаши и стеклянные вазы, большие расписные блюда… Взор Дадоджона останавливался на каждом предмете, и он не скоро увидел ту, которая сидела у его постели на высоком табурете, а потом долго вглядывался в нее, то ли не узнавая, то ли не веря глазам.

— Вам лучше? — певуче произнесла Марджона и, чуть наклонившись, кокетливо добавила: — Все смотрите по сторонам, а меня не замечаете. Здравствуйте, Дадоджон!

— Здравствуйте, — чуть слышно вымолвил он. — Вы здесь? Или мне снится?

— Нет, это не сон, и слава богу, что не сон, а самая настоящая явь, — улыбнулась Марджона. — Я — сестра милосердия, помогаю больным. Вы попали в беду, и посмотрите, как милостив бог: знает, что вы мне близки, и послал меня к вам, чтобы мы были рядом в этот опасный для вас час.

— Вы и там были, в ущелье?

Марджона сперва удивилась: что за вопрос? в каком ущелье? бредит, что ли?.. Но быстро овладев собой, мило улыбнулась и пошутила:

— Нет, в ущелье вы, наверное, были с другой.

— Да, — сказал Дадоджон, все еще плохо понимая, явь это или пригрезилось. — Там были вы и Наргис, вас было двое… Почему вы не убрали камень с моих ног? Зачем мешали Наргис?

Марджона поняла, что он не в себе, и поэтому промолчала, да и что она могла ответить? Но Дадоджон не сводил с нее умоляющего взгляда, он ждал ответа, и Марджона, чтобы уйти от его взгляда, стала поправлять одеяло.

— Как голова? Не болит?

Дадоджон закрыл глаза. Он напряг память, стараясь восстановить течение событий. Да… из-под ноги выскользнул камень, и он упал, покатился за камнем… Катился, пытаясь за что-то ухватиться, потом его сильно ударило — и все погрузилось во тьму, потом… потом появились Наргис и Марджона… Наргис… Красивая, милая, белая как снег, угасшая Наргис… Наргис умерла… Это, наверное, была ее душа, не она сама, а ее душа. Ее душа прилетела помочь ему. А Марджона как? Но ведь Марджона жива. Почему она появилась в ущелье? Откуда взялась тут, у его изголовья? Нет, это не душа Марджоны, а она сама. Он разговаривал с ней, она улыбалась ему. Значит, она не пригрезилась ему, значит, это явь!..

Он снова открыл глаза. Та же комната, то же лицо, тот же теплый, любящий взгляд, и та же милая мягкая улыбка.

— Когда вы приехали? Зачем? — спросил Дадоджон.