Воронье живучее

Бурихон тоже пребывал в раздумьях. Этот болван Дадоджон никак не хочет уразуметь, что честностью да правдой на белом свете не проживешь. Надо уметь пользоваться обстоятельствами, хвататься за любую возможность, чтобы всегда быть на коне. Чуть зазеваешься — и тебя обойдут. Будешь влачить жалкую жизнь мелкого человечка, не познаешь никаких земных радостей. Но раз каждый норовит тебя обмануть и вырвать из твоего рта кусок хлеба, то почему же не делать этого тебе? Почему ты должен отдавать, а не брать и не отнимать? Вырвешь — будешь наслаждаться, не вырвешь — прозябай до самой могилы! Обстоятельства сейчас благоприятствуют тебе, только дурак не воспользуется ими!..

Но Бурихон понимал, что Дадоджону об этом не скажешь, полезет в бутылку, обидится и рассердится. С ним надо работать потихоньку, опутывать не спеша и исподтишка. Он уже шагнул в силки, теперь главное — не спугнуть. Всему свой час, даже чтобы захлопнуть капкан.

Они вошли во двор. Марджона-Шаддода была на веранде — сидела на топчане и лепила манты.

— Ассалом, акаджон! — расплылась она в улыбке и встала навстречу. — Вовремя пришли, как будто знала, что осчастливите, готовлю ваши любимые манты, с курдючным салом и тмином. Скучаю я без вас.

— Спасибо на добром слове, сестричка! — сказал Бурихон, чмокнув ее в щеку, поставил на топчан свой большой желтый портфель и вытащил из него стопку пеленок и распашонок. — Это для будущего сына Дадоджона, — произнес он с улыбкой и снова полез в портфель. — А это для тебя.

Шаддода приняла из его рук отрез зеленого бархата и расцвела:

— Ой, какая прелесть! Спасибо, акаджон! Проходите в комнату, а я сейчас только поставлю манты на пар…

Комната была той самой, в которой год тому назад лежал Мулло Хокирох. Теперь в ней живут Марджона и Дадоджон. В углу появилась большая никелированная кровать с блестящими шариками на спинках; в центре стоят стол и стулья вокруг него, пол застелен мягким ярким ковром.

— Ну, что будем делать с долгом очкарику? — насмешливо произнес Бурихон, усевшись за стол.

— Не знаю, — сказал Дадоджон и тоже сел. «Бурихон как ака Мулло: тоже читает мысли», — подумал он и вздохнул.

— Съедят нас проценты, сожрут! — Бурихон как бы в ужасе схватился за голову. — Пустит нас по миру проклятый очкарик, предъявит иск на дом и двор. Куда подадимся? К кому обратимся? Кто защитит нас?

Бурихон явно юродствовал, интонации его голоса настолько не соответствовали словам и жестам, что Дадоджон сразу принял их за неуместную, дурацкую шутку и чуть не взорвался.

— Что еще в голову стукнуло? — резко спросил он.

— Действовать надо, а не вздыхать. Действовать по-мужски! — Бурихон засмеялся и полез в карман. — Я же говорил тебе, держись за меня, со мной не пропадешь. На, держи свою расписку! Можешь порвать.

Дадоджон взял бумажку, несколько раз прочитал, не веря своим глазам. В голове у него зашумело от радости, он разорвал проклятую расписку на мелкие клочки и возбужденно заговорил:

— Господи, сплю я или нет? Ущипните меня! Как же вам удалось? Где вы нашли столько денег? Век не забуду вашей доброты, акаджон, спасибо вам, избавили меня от камня на сердце, спасли от позора. Спасибо, родной!

— Не стоит, братишка! Разве тысяча рублей это деньги? Пшик, ерунда! Ты и представить не можешь, сколько я перевидал этих тысяч! Если вот так, по-умному будем работать, то, даст бог, наш хлеб всегда будет плавать в масле.

— Конечно, конечно, — согласно кивнул Дадоджон, но его занимала совсем другая мысль. — Как вам удалось заполучить расписку?

— Возвратил очкарику деньги с процентами, только и всего.

— Нет, не верится. Откуда у вас появились такие деньги?

— Заработал, — ухмыльнулся Бурихон. — Сделал так, чтобы и волки были сыты, и овцы жирели. Ему понадобились строительный лес и листовое железо, приполз ко мне, стал умолять…

— Вы продали ему колхозные стройматериалы?! — воскликнул, перебивая, Дадоджон.

— Нет, не колхозные, — спокойно ответил Бурихон. — Договорился с завбазой, правда, за мзду, но небольшую, внакладе не остался. Только вот… подписать придется эту бумажку. Печать уже есть. Ни председатель не нужен, ни бухгалтер.

— Кому подписать? — сдавленным от волнения голосом произнес Дадоджон.

— Осталось тебе. Я уже подписал. Завбазой помог нам, сделал добро, зачем же подставлять его под удар? Еще пригодится!

— А себя ставить под удар можно?

— Да не касается это нас, брось паниковать! — раздраженно выпалил Бурихон. — Не колхозное добро, получил по другим фондам. Подписывай, не бойся, я буду улаживать, мне и отвечать!

— Но если не по нашим колхозным фондам, зачем мне тогда подписывать?

— Вот чудак! Да хотя бы потому, что твою подпись знают, глянут на нее и поверят, остальное читать не будут. Дошло или нет? Давай подписывай!

— Подождите…

Шаддода, которая была уже в комнате и стояла в сторонке, у ниши с посудой, слышала последнюю часть разговора. Упрямство мужа разозлило ее и, перебив Дадоджона, она закричала:

— Да чего ждать? Нашли кого просить, слизняка! Он и собственной тени боится! Давайте сюда, я подпишу вам, я никого не боюсь!