Вороньи тундры

Он ехал со своим шефом Пал Палычем на очередной геологический сезон в Вороньи Тундры. Для Семёнова первый сезон, а для Лаборатории, которую они представляли с шефом, последний, не планированный ранее, ограниченный в сроках, не обещающий никаких фуроров.

Пал Палыч, едва въехали на территорию аэропорта, ушёл узнать эпилог истории романа кладовщицы порта Раечки с авиатором Дыриным. Год назад история поразила Пал Палыча классической стройностью сюжета, в котором он сыграл весьма представительную роль столичного донжуана. Весь текущий год и особенно последнюю неделю Пал Палыч оптимистично отрабатывал роль по плану второй серии романа.

Кеха Семёнов бездействовал. Вернее было бы сказать, дремал, – утомлённый, сморённый духотой и разочарованием – вытянув ноги и скрестив на груди руки. Но сон не приходил, и младший лаборант, прищурив глаза, наблюдал текущую перед ним монотонную жизнь старенького аэропорта.

Песчаное лётное поле, окаймлённое жёлто-зелёным ёрником, разнотравьем и колючими кустиками карибу мха, было пустынно. Маленькие «Ан-2» и Ми-2», свободные от работы, примостились одиночками у небольшого озера. Голопузые лопарские бутузы копошились под надзором отцов-авиаремонтников, дремлющих под крыльями отдыхающих машин, и не было им дела до белого солнца, до нещадного кольского комарья.

После редкого взлёта, либо такой же редкой посадки, над взлётным полем надолго зависало жёлтое облако пыли, которое, возмутив окружающую среду, растаскивалось внезапными завихрениями и быстрыми тёплыми сквознячками, медленно и неохотно возвращалось в земную колыбель своя.

Сделав сии наблюдения, ценные, увы, не важностью научных заключений, а лишь способностью лаборанта устойчиво мыслить, Кеха снова уснул. В этот самый момент его обнаружил после недолгих поисков Пал Палыч, потный, лоснящийся полным лицом и телесами, крепыш.

Поставив руки на бёдра, Пал Палыч равнодушно скользнул взглядом чуть выше переносицы, осмотрел носки своих запылившихся ботинок. В недалёком прошлом этим грубоватым, но добротным «вибрам» отдавались сибирская земная твердь и хлябь, а чуть позднее – просторы утоптанных улиц столиц, Африканды, Кировска, Апатитов, а вот сейчас, в эти минуты, предполагалось изнашивать область их подошв в не столь отдалённых, но труднодоступных местах под названием «Вороньи Тундры». Но никак не здесь!

Пал Палыч омрачённо размышлял. Он минуту обдумывал что-то довольно скучное и подтвердил свои мысли словом:

– Скучно, мальчик. Скука – самое отвратительнее свойство духа.

Скосив глаза, Пал Палыч нашёл состояние Семёнова анабиозным, и это открытие повергло его в нелирическую тоску.

В Вороньи Тундры на неделе никто не летел.

Чётко вырисовывалась перспектива проторчать на последнем аппендиксе долгого пути ещё день. И два, и три… А укорочённый сезон не предусматривал такой задержки. И Пал Палыч, отвечая за срочность работ, а более того, лелея летний отпуск, категорически исключал портовую волокиту. И хотя на неделе – по проверенным данным – из рейса должна вернуться Раечка, летавшая теперь бортпроводницей, Пал Палыча перспектива не вдохновляла. До Вороньих Тундр пешим ходом добротные «вибры», очевидно, не дотянут. Да и снаряжение… А этот меланхолик в ранге младшего лаборанта?.. Да и Раечка давно уже стала Дыриной…

Кеха, полуприкрыв глаза, пронаблюдал игру раздумий на лице шефа и впал в безответственный анабиоз. В анабиозе было хорошо. Усталые ноги лаборанта охватывал приятный зуд расслабления, отступали с поля зрения ненаучные наблюдения, никто не лез с разговорами даже на предмет пегих волос головы Семёнова. И, вероятно, именно из-за отсутствия назойливого собеседника, эту голову посещали ничего незначащие мысли о северном сиянии и смертной скуке, Шолохове и бортпроводнице Раечке, об Эрмитаже и капустном пироге. Но такова уж жизнь, а зуд расслабления имеет свойство превращаться в позывы голода, и мысль о капустном пироге закономерно вытесняет всё остальное и обретает значимость.

В буфете Семёнов попросил котлету с картофельным пюре и два стакана томатного сока. Пока буфетчица колдовала у плиты, он выпил один стакан и, подумав, пригубил второй. Попросил чая.

– Тебе пюре-то поджарить? – спросила, улыбнувшись, буфетчица. – Сладковатое оно у нас, а с лучком поджарю, да на сале и вроде бы ничего…

– Да, можно, – согласился Семенов. Взял чай, облокотился на стойку и скользнул взглядом по бару буфета, выполненному по канонам закусочных заведений.

– У вас пьют?.. – спросил Кеха, кивая в сторону бара.

Буфетчица снова улыбнулась. Она долго и тщательно вытирала полотенцем руки, изредка взглядывая на Кеху.

– Тётя Саша меня зовут. А тебя как?

– Иннокентий.

– Пьют у нас редко… Мало у нас пьют, Кеша. То на выходной пилоты идут, у меня, знаешь, отмечаются, то с женой кто поцапается – зайдёт. А ваш брат – пассажир – тот только глазами. – она снова улыбнулась, – Мне это не на руку, но больше по душе. Пьяные-то вы бузотёры, а то и совсем никчёмные люди… Ты, поди-ка, выпьешь?..

– Не-нет! – поперхнулся Семёнов.

– А то гляди…