Воронья Кость (ЛП)

“Ну и что же тут интересного?”— оскалил клыки король Медведь. “Но, ваше величество, что же может быть интереснее, чем слушать, как спасается множество рыб, одна за другой, всё больше и больше?” — сказал Лис. “Я связан данным мной же словом”, — прорычал король Медведь, при этом он заскрежетал клыками и выпустил длинные когти, “а иначе, я с удовольствием бы полюбовался на твой распластанный на земле труп”.

И тогда Лис прошептал другим животным: “Если правители не связаны собственным словом, то их вряд ли связывает что-то ещё. Даже клятвы Одину”.

Долгое время на корабле слышался лишь пронзительный свист ветра, а затем Гьялланди прокашлялся.

— Сказание о Бальдре, — начал он, и Онунд толкнул его в плечо.

— Заткнись и вычерпывай воду, — прорычал он. — На борту плещется слишком много рыбин, и они не выскользнут отсюда сами по себе, как в той сказке.

Южнее острова Хай (Айона, Гебридские острова), несколько дней спустя...

Команда королевы Ведьмы

Там, где море не было чёрным, словно осколок тьмы, его покрывал туман, волны белели пенными гребнями, мелкая морось брызг била Эрлингу в лицо, поэтому он отвернулся, и тогда распущенные волосы тут же захлопали по щеке.

Од улыбнулся ему в ответ. Лицо юноши покрывали жемчужные брызги, его волновало лишь одно — как уберечь клинок от морской воды. Од сидел обособленно, никто из команды Гудрёда не желал по своей воле находиться с ним рядом. Они не позволяли себе усмешек, меньше всего им хотелось раздражать этого прекраснолицего мальчика, поэтому каждый занимался какими-нибудь пустяковыми делами, лишь бы держаться от него подальше.

На корабле работы хватит для всех, угрюмо подумал Эрлинг, ветер свистел в натянутых снастях, пел, словно арфа, а волны с силой били по невозмутимой носовой фигуре — драконьей голове, разбиваясь брызгами и мелкой моросью.

Вглядываясь в горизонт, на носу стоял Гудрёд, ухватившись одной рукой за верёвку, другой придерживая сумку из моржовой кожи, где в тепле и сухости лежало письмо, которое они взяли в Хольмтуне, как и другое его сокровище — кусок материи с клетками для игры в тафл и костяные фишки.

Письмо, как и тафл, никак мне не даются, с горечью подумал Эрлинг, вспоминая вздохи и насмешки Гудрёда над его игрой. От этого его настроение стало чернее неба за кормой, где огромные, словно быки, тучи сверкали серебряными вспышками молний.

— Нам нужно достичь земли, — прокричал Хадд. Гудрёду не требовалось напоминание кормчего, он и так понимал, что они проскочили прямо перед ужасным штормом, который бушевал ближе к острову Мэн. Тем не менее, они поймали восточный ветер, что относил их на запад, а тем временем течение гнало волны с севера. Мысль о том, чтобы идти на запад по ветру, скрутила его кишки — он знал, что те, кто поступил так, проскочили Ирландию и больше о них никто не слышал.

— Остров Хай, — проревел, он и Хадд заковылял к нему от мачты, чтобы остальные не услышали его опасений. Хай был недалеко, но это крошечный остров, к которому трудно подойти даже в хорошую погоду, а сделать это во время ночного шторма и вовсе невозможно. Трудно причалить к берегу открытой бухты, когда из-за малейшей ошибки можно получить пробоину.

— Ветер мешает, да ещё и волнение, — сказал Хадд, его отдающее рыбой дыхание коснулось уха Гудрёда. — Предстоит утомительная гребля.

Гудрёд оглядел своих людей и понял, что их нужно как-то расшевелить, требовалось что-то ещё, кроме силы мышц. Ведь он — сын королевы Ведьмы, и провёл с матерью достаточно времени, чтобы кое-чему научиться. Он кивнул Эрлингу на несчастного связанного Хоскульда.

Досадно, подумал он про себя, карабкаясь повыше на носовую фигуру, сжимая в каждой руке по топору, выкрикивая нараспев старинные слова, обращаясь к Эгиру, Ран и Тору, ведь он рассчитывал привезти Хоскульда матери, которая обязательно узнала бы, не утаил ли старый торговец чего-нибудь важного.

Однако, в письме, написанном латинскими рунами, должно быть все, что нужно знать, поэтому Гудрёд решил идти к острову Хай и найти там монахов, которые могли бы прочесть послание. Он швырнул топоры за борт в знак уважения к Тору, а затем вытащил сакс и повернулся к Хоскульду. Лицо пленника исказил ужас, — морская соль уже пропитала его кровь за долгие годы плаваний, и он понимал, что сейчас произойдёт.

Он хотел рассказать Гудрёду о трёх золотых монетах, зашитых в подкладке его рубахи, но захлопнул рот, потому что знал, что Гудрёд всё равно возьмет монеты и не уберёт нож.

На ярком, словно серебряном, клинке блестели брызги, и Хоскульд взглянул на него, а потом в лицо Гудрёда. А затем сплюнул, хотя жест не получился, — ветер размазал плевок по его бороде. Гудрёд бережно положил ладонь на развевающиеся по ветру волосы старика, почувствовав, как тот вздрогнул.