Воронья Кость

— Кажется, ты действительно веришь, что можешь торговаться со мной, — сказал он. — Но тебе нечем торговаться. Стоит мне сказать пару слов, и ты уже труп.

Финн зарычал, и Гудрёд поднял глаза, его мясистое лицо исказила гнусная улыбка.

— Я слышу тебя, Финн, которому неведом страх, — осклабился он. — И я чувствую твой взгляд, убийца медведей. Вы все дураки, потому что впутались в это дело.

Орм развёл руки и улыбнулся, легко и свободно.

— Я — торговец, если ты вообще когда-нибудь слышал обо мне, — ответил он. — Я подумал, что мог бы помочь одному знакомому принцу. И заметь, у меня ещё есть дело к христианскому священнику.

— Ах, вот оно что, — с понимающим видом сказал Гудрёд и поднял руку над головой. В сумраке послышалась какая-то возня, и ещё один железный столп шагнул вперёд, подталкивая плечом кого-то. Так-так, подумал Воронья Кость, всего три охранника...

— Мартин, — сказал Орм, и человек поднял низко опущенную голову. Почерневший от обморожения, он пошатывался и прихрамывал, перенося вес с покалеченной ступни на другую. Одна ладонь неестественно вывернута, похоже, сломаны пальцы, которые торчали под разными углами, он дышал, шумно всасывая воздух гнилозубым ртом с осколками чёрных и коричневых зубов в распухших дёснах, поскольку нос был разбит.

Но при виде римского копья его пробила дрожь, глаза заблестели, и он протянул здоровую руку по направлению к столу.

— Моё, — сказал он, и Гудрёд ударил его тыльной стороной ладони, так что голова священника отдёрнулась в сторону. Финн и Орм оба привстали, и Воронья Кость с удивлением уставился на них. Вот он, их заклятый враг, и почему же их так взволновало, что с ним дурно обращаются?

Орм положил ладонь на руку Финна, и оба уселись на лавки, так что облачённые в кольчуги воины за их спинами немного расслабились и вернули мечи в ножны.

— Моё, — передразнивая монаха, ответил Гудрёд, когда Мартин поднялся на ноги.

— Цыц, — шикнула на него Гуннхильд, подавшись на свет. — Убей их, и покончим с этим. Уже то, что ты позволил людям Хакона уйти и оставил в живых этого гниющего монаха — очень плохо.

— Благодарю тебя, — прошепелявил Мартин, размазывая кровь по нечёсаной, жидкой бороде. — Этот зуб постоянно причинял мне боль.

А затем он улыбнулся, показывая кровавый распухший язык и дёсны.

— Однажды, когда зима взяла мою ногу, мне было бесконечно больно, — сказал он, задыхаясь. — Брондольф Ламбисон, которого ты никогда не знал, и должен благодарить бога за это, давным-давно выбил мне зубы. Я страдал, прогневав Господа, я, маленький человек, и испытывал такую боль, которой нет равных. Чувствуешь себя королём, суровым викингом? Да моё первое детское дерьмо было твёрже, чем ты можешь ударить.

Воронья Кость услышал рядом восторженный возглас "эгей". Он повернулся и увидел ухмыляющегося Финна, который качнул головой в знак одобрения.

— Надо признаться, — произнёс он, с улыбкой глядя на мрачного, как грозовая туча Гудрёда, — наш Мартин говорит правду. Без сомнения, это самый суровый человек, кого я знаю.

Наш Мартин. Воронья Кость с трудом поверил, что услышал это — в голосе Финна прозвучало что-то вроде сопереживания. Мартин встряхнул головой и повернулся к ним.

— Это и вправду ты, Финн? Да, я так и думал. Орм тоже должен быть здесь. Наверняка, вы продали свои души дьяволу, если очутились здесь. Вы оба уже должны быть мертвы.

— Я знаю, у тебя был другой замысел, — сказал Орм холодно. — Хорошие воины погибли, да и тебе осталось недолго. Я решил, что это недоразумение между нами нужно закончить именно здесь.

— Ты так решил?

Голос Гудрёда прозвучал, словно треснула кость, его глаза яростно блеснули. — Ты? Ты говоришь это мне в моём собственном зале. Мне?

— Это зал Арнфинна, — нахмурившись, ответил Финн. — У тебя нет своего собственного зала.

— И никогда не будет, если не перестанешь вести себя неподобающе королю... — вмешалась Гуннхильд надтреснутым голосом.

— Тихо!

Громовой голос заставил всех умолкнуть, Гудрёд поднялся на ноги с побагровевшим лицом, его грудь вздымалась, он изо всех сил пытался сдержать переполняющий его гнев. Он готов был испепелить всех взглядом, и всего на миг приложил ладонь к виску, а затем отдёрнул её.

— Мне следует убить тебя, прямо сейчас, — заявил он и внезапно осел, словно мешок с зимним овсом.

— Не получится, — ответил Воронья Кость. — Ты не станешь, конечно же. Потому что твоя мать желает мой смерти, а ты хочешь бросить ей вызов. И ты не можешь поверить в то, что я обыграю тебя в игре королей.

— Сын, это опасно...— начала Гуннхильд. Гудрёд размял шею, покрутив головой, подёрнул плечами и проревел что-то бессвязное, она замолкла, сердито поглядывая из полумрака, заметив его налитые кровью щёки, и чувствуя, как нити выскальзывают из её рук.

— После того, как я выиграю, — медленно сказал Гудрёд, обращаясь к Вороньей Кости, если ты будешь играть хорошо, я оставлю тебя в живых, и буду держать здесь ради забавы. А остальных – прикончу.