Воронья шпора

Монарх уже обменялся парой гневных взглядов с братом Ричардом, когда со стены спустили герольда на деревянной платформе, вынесенной вперед на длинном брусе с блоком на конце. Опустившись на землю, мужчина торопливо сделал шаг в сторону – и вовремя, ибо платформа тут же вознеслась вверх.

– Едва ли он несет нам добрые вести, – проговорил Ричард. – Похоже, брат, что Халл принял сторону Ланкастера. Кто бы мог подумать?..

Приблизившийся к Йоркам герольд низко поклонился обоим братьям. Этот ничем не примечательный человечек был облачен в цвета города; шея его была покрыта белой коркой какого-то грибка или сыпи, так что посланец постоянно чесался, вызывая у Эдуарда и Ричарда желание отступить, чтобы ненароком не подхватить от него эту неаппетитную хворь.

– Милорды, городской совет предпочитает оставаться в стороне от конфликта, – сообщил житель Халла.

– Если вы не пустите меня в город, значит, вы – сторонники Ланкастера! – резким тоном бросил Эдуард.

Герольд судорожно сглотнул и вновь почесался, посмотрев на Йорков круглыми от страха глазами.

– Я всего лишь вестник, Ваше Величество, и ничем не хочу оскорбить вас. Все мы испуганы, и поэтому ворота остаются закрытыми. И мне приказано сказать вам это.

– Тогда возвращайся. И передай своему совету, что я этого не забуду. Закончив свои дела, я вернусь сюда и призову их к ответу. Это все, что я могу сказать тебе. – Эдуард развернул коня и кивнул брату: – Поехали, я не стану просить помощи у этих людей. Я – король Англии, а они – мои подданные. Черт возьми, я поставил перед их глазами свои знамена! Ничего больше я делать не должен.

Не глядя на съежившегося от страха вестника, Ричард поехал следом за братом – к своим выжидавшим фламандским солдатам. Разгневанный Эдуард проехал мимо них и, только оказавшись, наконец, в миле от города, спешился.

Несморя на то что никакого провианта не ожидалось, Ричард приказал располагаться на ночь и отослал умельцев искать местные стада или дичину, в то время как все остальные стали заниматься благоустройством ночлега на сырой земле. Одни только кони могли досыта наесться молодой весенней травой. И если посланцы герцога не найдут стало овец или несколько коров, большей части солдат придется улечься спать на голодный желудок, а потом на следующий день идти еще тридцать, а может, и больше миль. Глостер отослал одного из капитанов к стенам города за знаменами брата, после чего, погрузившись в раздумья, проехался по шедшей на запад дороге, явно лучшей, чем та, что привела их в эти места от города.

– Ну и что я, по-твоему, должен был сказать им, Ричард? – обратился подъехавший к брату Эдуард. – Или ты считаешь, что я, миропомазанный и коронованный король, должен был попросить, чтобы они впустили меня?

– Не думаю, чтобы они впустили нас, даже если б ты попросил об этом, – ответил герцог. – Ситуация снова напомнила мне о Генри Болингброке. Ему тоже отказали, когда он высадился на севере. И ему пришлось отказаться от претензий на корону.

– Значит, тогда он еще не был королем, так? – уточнил Эдуард.

– Еще не был.

– Шесть месяцев назад эти люди пали бы к моим ногам, а теперь они говорят, что не откроют перед мной ворота своего города? Я не забуду этого, Ричард. Я этого не забуду!

– Послушай, брат. Старый Генри Болингброк сказал им, что его не интересует корона Англии. Он объявил, что вернулся ради своих титулов. Что города и деревни не могут отказать ему в этом праве. Вот тебе и выход из ситуации. Когда завтра мы подойдем к городу Йорку, подними знамя Йорков и свой стяг с Пламенеющим Солнцем. Трех королевских львов не разворачивай, и горожане, быть может, откроют перед нами ворота. Ты – старший сын Ричарда Йорка, и никто не может оспорить твой титул.

– Отмененный парламентом, – проговорил Эдуард с некоторым облегчением.

Услышав его слова, Глостер усмехнулся:

– Парламентом, находящимся в сотнях миль отсюда. А это Йоркшир, брат мой. Другой мир, другие дела. Так что завтра ты должен поднять стяги Йорков и свой собственный. И молиться.

12

Эдуард уже видел башню Миклгейт-бар, медленно выраставшую перед ними. Брат его только что сообщил капитанам, что, следуя традиции, приближаться к городу Йорку следует с его южной стороны и, стоя там, испрашивать у мэра разрешения войти в ворота. После того как ворота Халла так и стались закрытыми, ожидание не сулило ничего хорошего. Однако истина была сразу и мрачнее, и сложнее. Именно на башне Миклгейт-бар гнили на шестах головы старого герцога Йорка и его сына Эдмунда. Не один год Эдуард мечтал снять их с позорища, и уже на следующее утро после Таутона, забрызганный кровью и грязью, приехал к башне, дабы положить конец семейному унижению.