Воронья стража

– Мораль ее ясна всякому, кто обременяет себя нелегким промыслом мыслить во всякий день. Мы, помнится, говорили о драконе? Так вот, здесь дается точный и опробованный метод борьбы с этими мерзкими тварями. Вначале их надо бить по голове, затем… Впрочем, полагаю, вы еще не успели об этом забыть. Дракон, стоящий против нас, ваше высочество, куда как больше и ужаснее того, что противостоял святому Марцилиану. Но мы…

– …люди, посвятившие себя едино вящей славе Господней, – продолжил я.

– Именно так! – кивнул монах. – Не убоявшись чудовища, приготовили для него удар!

– Поздравляю! – искренне проговорил я. – Полагаю, вы не надеетесь обратить меня в руку, его наносящую?

– Отчасти, – не таясь, кивнул брат Адриен. – Документы, переданные вам лордом Эгмотом, должны как можно скорее попасть к испанцам. И не просто к испанцам, а непосредственно к Филиппу II. Причем попасть так, чтобы у этого злосчастного монарха не появилось и тени сомнений в их подлинности. Надеюсь, вам, принцу Наваррского дома, нет нужды объяснять, что укрощение сего жуткого дракона не в последнюю очередь нужно для вашей же пользы?!

Глава 24

Любая система, зависящая от человеческой надежности – ненадежна.

Второн закон Джилба

И потянулись дни лазаретного заключения. Мое сотрясение мозга требовало не столько медицинского вмешательства, сколько покоя, калорийного питания и внимательного ухода. Впрочем, и это не обязательно. Уже на третьи сутки я был готов к активным действиям, и хотя ссадина на лбу временами еще кровоточила, заставляя носить повязку, особых неудобств ранение мне не доставляло.

Лис, бывший главным героем прошедшего боя, все никак не мог встать на ноги, но стоило слугам баронессы Ван дер Хельдерн, явно положившей глаз на увенчанного лаврами героя, посадить моего напарника на лошадь – и он прекрасно обходился без помощи отбитых пяток.

Мано, чья рана оказалась довольно глубока и неприятна, все еще отлеживался, страдая вынужденной неподвижностью, а более всего, как это обычно бывает в часы невольного досуга, тяготясь разлукой с молодой женой. Признаться, я бы тоже с радостью повидал и прелестную Конфьянс, должно быть, скучающую ныне в захолустном гасконском замке Артаньян, и мамашу Жози, некогда уверенно управлявшуюся с хозяйством маршала Таванна, затем с борделем “Шишка”, а всего пару месяцев назад и с двором королевы Маргариты Наваррской. Должно быть, ей, истинной парижанке, тоже приходилось несладко в глухой провинции, где и поговорить-то не с кем, а уж поорать – так и вовсе лучше на пиренейские отроги. Народ в Беарне горячий – не мне чета! Но никакой возможности увидеть старых друзей не было. Более того, неожиданно для самих себя нам пришлось прощаться с братом Адриеном, затеявшим возвращение ко двору моего милого “братца”. Конечно, это снимало вопрос с доставкой депеши Рейли по назначению, а в дипломатических способностях нашего капеллана у меня не было ни малейших сомнений. Но все же расставание с ним было печальной неожиданностью.

– Сын мой! – с грустью в голосе вещал лжебенедиктинец, благословляя остающихся в Маольсдамме. – Служение Господу призывает меня вновь занять место при короле Генрихе, ибо кто наставит его на путь Истины, кто обратит в великие деяния беспутные мечтания его? Вас же, мессир, я умоляю помнить, о чем мы намедни говорили, и приложить все силы, дабы свершить то, чего от вас ждут! – Он многозначительно поднял глаза к потолку, должно быть, указывая, что заказчики ожидаемого от меня подвига прячутся на чердаке.

Вообще ситуация складывалась довольно нелепая. Даже если не брать во внимание, что ревнитель интересов его святейшества, защищая эти самые интересы, не моргнув глазом вступил в союз с патриархом самоэлитской ереси, как оказалось, против общего врага, но и тот и другой увещеваниями и посулами склоняли меня, условно гугенота, совершить то, в чем я и сам в какой-то мере был заинтересован. Они попросту не видели серьезного мотива, способного подвигнуть наваррского принца действовать, будь то на пользу Англии или же Католической Церкви. А потому мое чересчур легкое согласие было для них явно подозрительным. Однако не мог же я, в самом деле, объяснять, что, во-первых, сам имею английские корни, во-вторых – католик и действую по заданию Института, находящегося в мире, вход в который никакая отмычка из волос корреда не открывает. И что хитросплетения плановых разработок соответствующего отдела нашего богоспасаемого заведения и мне самому не всегда понятны.

Но тут уж, как говорит пан Михал Черновский, достопочтенный Мишель Дюнуар, ничего не поделаешь, как ни выходи из себя. Не дело оперативников вмешиваться в планы руководства. Не желаешь действовать по правилам – пожалуйста. Вокруг целый мир со своими проблемами. Только ведь какая беда, неведомо уж, на сколько мы свои в этих мирах, но в том, нашем, за стенами Института, – явно чужие.