После того, как они закончили засыпать последние кости, они тихо стояли внутри разрушенных стен. Блу уставилась на Гэнси, в частности, на его руки в карманах и голову, склоненную в сторону, туда, где они только что похоронили Ноа. Возникло чувство, что с тех пор, как она увидела его дух, идущий по этой тропе, совсем не прошло времени и прошло все время мира.
Она поклялась, что не будет той, кто убьет его.
— Мы можем двинуть уже домой? От этого места мурашки бегают по коже.
Охваченные эйфорией, они развернулись в направлении раздавшегося голоса. Ноа, помятый и такой знакомый, виднелся в арочном проеме церкви, более осязаемый, чем Блу его помнила. Во всяком случае, он был будто из плоти и крови. Он оглядел обрушенные стены с робким выражением лица.
— Ноа! — радостно воскликнул Гэнси.
Блу обернула руки вокруг его шеи. Он выглядел встревоженно, а затем радостно, а после он пригладил пучки её всклокоченных волос.
— Жерни, — сказал Ронан, как бы пробуя его на вкус.
— Нет, — возразил Ноа из-под руки Блу. — Я серьезно. Мне от этого места чертовски не по себе. Мы можем уже идти?
На лице Гэнси появилась мягкая улыбка облегчения.
— Да, мы можем идти домой.
— Я по-прежнему не ем пиццу, — произнес Ноа, выходя с Блу из церкви.
Ронан, всё еще стоя на развалинах, оглянулся через плечо, чтобы посмотреть на них. В тусклом свете фонарей, его цепляющаяся за затылок татуировка, выглядывающая из-под ворота рубахи, напоминала коготь или палец, или лепесток геральдической лилии. Она была такой же остро очерченной, как и его улыбка.
— Думаю, сейчас самое подходящие время, чтобы рассказать вам, — сказал он. — Я взял Чейнсо из своих снов.