Вороний мыс

Так продолжалось пятнадцать немыслимо долгих минут, заставивших то неуютно поеживаться от страха, то облегченно вздыхать.

— Чего там кэп ковыряется? — услышал Игорь голос Бабичева. — Дело ведь пустяковое. Чиркнул бы финарем пару раз как следует — и порядок. А он целую обедню развел.

Ивашин сжал челюсти и удержался от комментария.

За него высказался Максимыч.

— Заткни хлебальник! Ряха светится, как у бугая, а сам небось в эту обедню не сунулся.

— Мое дело палубное, дед. Чалку кидать, за буксиром следить. В остальном пусть разбираются те, кому положено. Не я же сеть на винт изловил.

— Еще и теории разводит! — снова вскипел механик. — Паразит ты, Васька! Культурный паразит. Из нынешней породы.

— Паразиты, дед, те, кто на шее у других сидят, а я собственными руками хлеб зарабатываю. Так что прошу без оскорблений!

Максимыч плюнул на палубу и отошел подальше от Бабичева. Матрос усмехнулся и недоуменно пожал плечами. Взять, мол, с механика нечего. Остарел дед, соображает лишь крутить до отупения гайки на дизеле, а в остальном не имеет никакого понятия.

Когда винт был освобожден, мы отвели Ивана Трофимовича в кубрик и щедро ливанули солярку в чугунную печь. У капитана были поседевшие от лютого озноба глаза, полоска закоченевших губ, белые, как бумага, ногти и маслянистые подтеки нефти на лице. Он, казалось, усох телом, утратил подвижность, сжался в клубок и не имеет сил расправить окоченевшие мышцы. Помощник с кряканьем растирал его шерстяной рукавицей. Усик тихо постанывал, тянул к печке руки, обжигающе хлебал из кружки крутой кипяток и дрожал.

— Вода прямо ледяная. Кукарекать нам здесь теперь, орелики. Ко всему прочему топляк под винт сунулся. Одна лопасть начисто срезана, а вторая погнута.

— То-то на Огневке ход был слабый, — откликнулся механик. — Я на полную железку прижал, а ты, Иван Трофимович, просишь еще добавить… Винт сменить недолго. Вот если втулка разболталась…

— Да уж, наверное, не уцелела твоя втулка, Максимыч, — невесело добавил капитан, к которому возвращалась возможность осмысленно воспринимать окружающее. — Придется к доку буксироваться. Там поднимем корму и починимся.

— Опять скажут, что литья нет, — вздохнул помощник, нагревая у печки шерстяную рукавицу. — Поворачивайся, Иван Трофимович, опять левым боком… Одна ругань в этом доке.

— Не говори, — вступился механик за неведомый Ивашину док. — Ругани, конечно, много, а где бы буксиры не ремонтировались, все равно в док приходят доделываться. Там один Павел Терентьевич Саламатин сто сот стоит. Доводку сделает так, что любо-дорого. Ему бы еще литья вдосталь.

— Прорези надо в хозяйство отправить, а потом уж ремонтироваться, — хмуро перебил Усик. — Заморим производителей, каши не расхлебаешь.

Прорези согласился отвести в хозяйство капитан проходящего мимо баркаса гидрографической службы.

— Крюк придется дать километров тридцать, — сказал молодой румяноликий капитан в щегольской мичманке с блестящим «крабом». — Начальство за такую инициативу погладит против шерсти.

— Понятно, — сухо ответил Усик и вытащил из кармана бумажку, сложенную крохотным красным квадратиком. Олег догадался, что это был капитанский НЗ, прихваченный в рейс. — Держи!

— Ты что мне суешь! — неожиданно писклявым, сорвавшимся голосом закричал капитан баркаса. — Ишь миллионер выискался! Ради червонца, думаешь, я твои зачуханные прорези поволоку? Сами здесь зубами будете щелкать…

— Прости, браток, — смущенно сказал Иван Трофимович, спрятал десятку. — Выйдем из ремонта — пузырек за мной.

— Это другой коленкор, — улыбнулся капитан и поправил фуражку. — Отбрешусь как-нибудь от начальства. Они ведь тоже человеки.

— Пассажира нашего прихвати, — попросил Иван Трофимович. — Из газеты приехал путину описывать, да вот на мель сел. Чего ему теперь по-пустому с нами хороводиться. В командировке он, срок кончается…

Игорь категорически отказался покинуть «Жерех», хотя понимал, что помочь ничем не может, а хлопот капитану прибавит.

— Чего ты будешь здесь собакам сено косить? — недоуменно спросил Иван Трофимович, выслушав сбивчивый отказ. — Максимыч наладится берегом в док, чтобы там все заранее приготовить. А мы с буксировкой управимся, как помогу пришлют…

— Я останусь с вами, — ответил Ивашин и ушел в кубрик, чтобы кончить бессмысленный, по его мнению, разговор.

Усик посмотрел вслед упрямому корреспонденту, поскреб пальцем возле уха и повернулся к матросу, сидевшему возле рубки.

— Ты, Василий, насчет отгулов спрашивал… Вот, значит, и подгадало время. Даю тебе полных четыре дня. Ясно?

— Расщедрился кэп, как к стенке приперло, — сказал матрос Ивашину, спустившись в кубрик. — Четыре дня! Мне, между прочим, для подготовки к сессии две недели законного отпуска полагается. Постановление есть. Пусть Усик хоть наизнанку вывернется, а две недели я тоже выколочу. В нашей конституции записано, что право на образование должно реально обеспечиваться.