Вороний остров

Когда Ребекке было семнадцать лет и она доучивалась в частной школе, Джонни прилетел в Лондон. Ему удалось пристроить рассказ объемом пять тысяч слов в какой-то литературный журнал на западном побережье – как оказалось, то был единственный раз, когда он смог продать хоть кому-то свое произведение, – и получил за него четыре тысячи долларов. Когда он позвонил Ребекке, чтобы похвастаться своим успехом, то заявил, что собирается на эти деньги приехать к ней. Она ответила, что лучше бы ему потратить деньги на себя, но он настаивал. «Я скучаю по тебе», – сказал он, и это было самое лучшее и предельно понятное объяснение. Ребекка обрадовалась: она сможет заново показать ему Лондон, изменившийся после того, как остальная ее семья переехала в Америку. Пока она будет в школе, он сможет посетить все литературные достопримечательности – Британскую библиотеку, Бейкер-стрит, Хайгейтское кладбище, дома Китса, Диккенса и Сэмюэля Джонсона.

Самолет Джонни приземлился холодным дождливым утром, но погода не могла испортить радость Ребекки, встречавшей брата в Хитроу. Они начали говорить, перебивая друг друга и смеясь, уже в метро, словно спеша наверстать упущенное. Они оставили сумку Джонни в дешевом унылом пансионе, который он снял из-за близости к школе, где училась Ребекка, и отправились в город, посмеиваясь над зловещей женщиной на стойке регистрации и живо переименовав пансион в «мотель Бейтса» из фильма Хичкока. И вот они уже сидят в пабе, у Ребекки кружится от счастья голова, а Джонни делает вид, что сейчас заснет прямо за столиком из-за смены часовых поясов. Он говорит, что давно мечтал вернуться в Англию, чтобы повидать свою сестричку в той стране, в которой они оба выросли. В его словах были доброта, искренность, любовь. Не показная, а настоящая. Как и их отцу, Джонни не нужно было говорить: «Я люблю тебя», а достаточно было просто посмотреть, просто поддержать, просто прилететь через океан, потратив на это все имеющиеся деньги.

Но потом к Ребекке вернулись плохие воспоминания. Теперь она была уверена, что Джонни сказал ей, что остров закрывается 31 октября, хотя на самом деле это случилось накануне. Да, в тот штормовой вечер, когда она под дождем добралась до Хелены, она усомнилась в мотивах своего брата – человека, которого, как она думала, она знала лучше, чем кто бы то ни было. Но в конце концов она сказала себе, что Джонни ее не обманывал. Просто он ошибся. Перепутать даты, забыть о каких-то мелких деталях было вполне в его характере. Он был романтиком, мечтателем, творцом. Человеком рассеянным, легко увлекающимся и отвлекающимся. Она доверяла брату. Он не был способен ни на обман, ни на жестокость, ни на насилие…

Хотя здесь Ребекка покривила душой. Видимо, недаром ей вспомнилась их встреча в Лондоне.

Первые два дня все было идеально: они ходили по музеям, ели фиш-энд-чипс из промасленных бумажных пакетов на берегу Темзы, часами болтали обо всем на свете, смеялись и чувствовали себя счастливыми. А на третий день они отправились развлекаться с друзьями и подругами Ребекки. Она очень хотела познакомить их с братом, потому что чертовски гордилась им.

И тот вечер стал одним из худших в ее жизни.

Новые факты

– Вам по разговору не показалось, что с Ребеккой происходит что-то не то?

Трэвис подался вперед, держа ручку над блокнотом. Напротив него сидела Ноэлла Салливан. Она покачала головой и, бросив взгляд на установленную Трэвисом камеру, произнесла: «Да нет, она прекрасно справлялась с ситуацией. Ну, возможно, немного нервничала. Знаете, она впервые оставляла обеих дочек так надолго, чтобы отправиться в поездку с Джоном. Так что в ее волнении не было ничего удивительного».

Они сидели в маленькой, но очень уютной гостиной Ноэллы, с пейзажами Ирландии на стенах и фотографиями на полках, на которых везде присутствовала хозяйка дома со всей семьей Мерфи и, отдельно, с дочками Ребекки Мерфи. Трэвис указал рукой на фото и произнес:

– Вы, похоже, сами себя назначили их няней?

Он сказал это с улыбкой, но Ноэлла отреагировала вполне серьезно: