Воронка

Двадцать лет назад он приехал в Гродин поступать в сельхозинститут. В кармане у Бориса только и было, что направление на учебу, выданное районным отделом образования и рублей пятьдесят денег. В институт он поступил и сразу стал комсомольским лидером, активистом, отличником и самым лучшим. Борис просто не мог себе позволить быть обычным парнем — возвращаться в родной колхоз ему не хотелось ужасно. Он стал продвигаться по комсомольской линии, сумел остаться в Гродине после института. Вскоре выпускник вуза уже работал на Гродинском химическом, куда простых смертных без химического образования не брали, и возглавлял комсомольскую организацию завода. К моменту, когда комсомольская организация, вслед за всем прежним порядком, приказала долго жить, Борис Васильевич уже занимал уютное кресло в администрации завода, а когда началась свистопляска с выборами во всякие там Думы, с азартом включился во всеобщий кордебалет. Он по-прежнему, был лидером, человеком, за которым идут бараны, поэтому легко скакнул сначала в городскую Думу, потом — в областную. Но однажды призадумался: а надо ли ему это? Если идти по пути вечного кандидата, то рано или поздно придется штурмовать Государственную Думу, а потом катиться в Москву. А ведь на химзаводе ему тоже неплохо! Он уже женился на Аньке и тесть хорошо «помог» молодой семье, подарив квартиру в самом престижном доме города, как раз напротив здания мэрии. К тому же, Борис урвал контрольный пакет акций заводика по розливу уникальной минеральной воды в Курортном, приносящий пропитание на день насущный. Да и загородным домом можно было гордиться вполне! Словом, к чему лишние движения, если и тут все так чудесно складывается? Борис отложил амбиции и уже через год занял должность заместителя директора по маркетингу «Гродинского химического завода».

И только каждый раз, после визита к бывшей жене и бывшему сыну, он ощущал некоторую удивительную для его натуры неуверенность. В своем кабинете, в своем «Мерседесе», в своей квартире, на беспрерывных банкетах он чувствовал себя большим человеком, непререкаемым авторитетом в любой области. Свои суждения Борис привык излагать насмешливым тоном и не стесняясь разбавлять цензурные выражения нецензурными, стремясь не просто поумничать, но и обидеть собеседника. Любил разглагольствовать о дисциплине, которой сейчас добиться невозможно, поскольку народ совсем разболтался и Сталина на этот народ не хватает. Любил, ковыряясь зубочисткой в дупле зуба, побороться за нравственность, отчитав кого-нибудь из молодых сотрудников за джинсы или яркий макияж. Призабыв об обстоятельствах собственной жизни, возмущался разводами в семьях подчиненных. Каждая из воспитательных бесед заканчивалась неизменным:

— Вот я, к примеру! Чего бы я достиг, если бы не приходил на работу во время, таскался бы в замусоленных штанах или менял жен, как все вы? Да ничего бы не достиг! Надо быть серьезнее, работать…

Так Борис спускал пары, а после мог и гадкую улыбочку Инки выбросить из своей административной головы. Но проходило время, он снова не мог удержаться и ехал в ту скромную квартиру, где много лет назад его, неотесанного первокурсника, приветливо встретили интеллигентные родители Инны. За их столом оробевший Борис впервые взял в руки столовый нож, впервые услышал что можно говорить без мата. Да и о чем говорить! О книгах, о живописи, о политике. Ему казалось будто мир вокруг него стал шире, больше, разнообразнее, удивительнее.

Потом они с Инной поженились, стали жить отдельно, своей жизнью. Карьера Бориса набирала высоту, но жена этим не интересовалась совершенно. Витала себе над землей в эмпирических потоках, кропала какую-то ненужную диссертацию про Ван Гога или про Гогена, которых Борис не различал и еще позволяла себе улыбаться с этим своим выражением: ну что ты понимаешь! А Борису хотелось от супруги участия и, черт возьми, уважения к его успехам, ведь он каждый день уходил на работу, пробивался вверх, стремился добиться большего не только для себя, но и для своей семьи. Разногласия разжигали ссоры, все чаще перераставшие в настоящие скандалы и однажды Борис услышал в свой адрес:

— Ты, всего на всего, плебей. Цепкая деревенщина.

И это задело его до самых печенок как раз потому, что было правдой. До него не раз доходили высказывания завистников, переданные прихлебателями. Дескать, хамское воспитание Бориса Васильевича просто глаз режет, он хоть бы у жены своей поучился как себя с людьми вести надо!

Инна обидела его и в пику всем ее улыбочкам и высказываниям Борис сделал вывод, что все эти книги, живопись и болтовня о политике лишь шелуха, не приносящая никаких материальных благ. Если бы он только и делал что читал — они с Инной так бы и жили в общежитии, а не в двушке, выделенной заводом молодому специалисту и общественному работнику. Да, он простой парень, выходец из народа. Да, он чихать хотел на всякие там этикеты и реверансы. Но Инка без Бориса — полный ноль, никто, научный работник (Ха!).