Вороново Крыло

К тому времени я понял, что просто сбежать – этого мало. Всякий побег стоит малого, если ты не знаешь, куда бежать. Когда я рухнул с неба в чистом поле, я знал где нахожусь с точностью до двадцати миль. Поверьте мне – это не так уж плохо для двухсотмильного расстояния. Я не заблудился во времени – у меня не было календарей, но луна была в кресченте, листья начинали желтеть. Точней мне знать дату и не надо было. Все было гораздо сложней – я заблудился среди людей. Мне некуда было вернуться. Второй регийской хоругви больше не существовало, Тебро наверняка лежал в руинах, все остальное было еще дальше. И родина предала меня – родины у меня больше не было. Я серьезно думал отправится в горы, вслед за отцом. Я знал и верил – живой или мертвый он там. Ибо если бы он вернулся – это бы перевернуло бы ход жизни этого мира. Но я обещал его не искать – это первое. Второе и главное – я не успевал к тем проклятым перевалам. Они закрывались и открывались через пять месяцев – уйма времени, тем более для человека, который не знает куда это время деть. Я знал: мне надо учиться, но не знал – чему и у кого. Иногда дождливыми осенними вечерами я перебирал в уме тех людей, от которых я бы хотел получить совет, научиться. Список был не очень большим и почти все они были уже мертвы, про остальных я давно ничего не слышал и не знал, где они и в добром ли здравии. Иногда мне вспоминался генерал Рейтер – уж он-то конечно мог мне про многое рассказать. Но он ушел лет пятнадцать назад. Просто пропал в один день. Выиграв очередную битву, генерал ушел к себе в палатку отдыхать, а когда утром пришли будить, его уже не было. И мне подумалось – а ведь действительно: никто не видел генерала мертвым, стало быть ничто не мешает ему быть живым. Мне оставалось только найти его – сделать то, что никому не удавалось полтора десятилетия до меня. Всего лишь на всего…

Шум ветра в зимнем лесу невозможно спутать ни с чем иным. Ветер завывает в вершинах будто поет поминальную песню о мире погребенном под слоем снега, а стук голых замороженных веток в вышине звучит как шум далекой сечи. Весь зимний воздух пронизан тем непонятным свистом, которому нет названия, и, тем не менее, мир кажется чистым и обновленным. Но по опыту мы знаем – сойдет снег и обнажит грязь, тела павших в борьбе с осенью и холодами и откроет все грехи мира. Когда за своей спиной я услышал шум подводы, я сперва собирался сойти с дороги и спрятаться в лесу, но передумал. Скрип колес совсем не напоминал грохот армейской фуры и я решил, что крестьян мне боятся нечего. Это действительно была подвода, но правивший ею человек был одет в небрежно перешитый пехотный мундир. Я думал, что он проедет мимо, но он остановил лошадь рядом со мной.

– Далеко собрался? Может подвезти? Я улыбнулся и кивнул – моя дорога была неблизкой. Я забросил сумку с посохом на телегу и сел рядом с возницей.

– Издалека? – спросил он. Я пожал плечами:

– Это как посмотреть.

– Солдат?…

– Было дело… Возница оценивающе посмотрел на меня:

– Оружие, я вижу, не носишь…

– Не ношу, – ответил я, впрочем кивнув на посох.

– А зря. Времена нынче смутные…

– А сам не боишься ездить?

– Семью кормить надо. Да и что с меня взять? У меня сейчас два ящика под холодный груз. Чуть потом я понял, что он говорит про гробы. Конечно он врал – меня он подобрал не только из жалости: вдвоем ехать спокойней. А убить его могли, например из-за лошади. Я валялся на гробах, вслушиваясь в стон зимнего леса. Возница рассуждал о непутевости своего зятя, я его не слушал, впрочем иногда соглашаясь из приличия с его словами. Но вдруг что-то вплелось с шум замерзающего леса: зашумела взлетающая птица, что-то заскрипело впереди и справа. Я рывком поднялся и сел рядом с возницей

– Поворачивай лошадей. – прошептал я.

– Чего?

– Лошадей, говорю, поворачивай. – сказал я громче.

– А зачем? Впереди нас на дорогу рухнуло дерево.

– Уже поздно… На дороге появились три фигуры. Их намерения и профессия не вызывала никакого сомнения…